Советский Союз просто не мог терять по $10 млн в день, сражаясь с партизанами, вооруженными, по сути, огромными дробовиками. Окончательное решение об уходе из Афганистана – а также об ограничении советского политического и идеологического присутствия – было принято 13 ноября 1986 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС с формулировкой: «Стратегическая цель – в один, максимум два года завершить войну и вывести войска». На том же заседании Горбачев сказал: «Мы же не социализма там хотим».

Но сперва требовалось избавиться от Бабрака Кармаля. Он был снят со всех постов и улетел в СССР, где прожил до самой смерти, наступившей в декабре 1996 г. Советские деятели, имевшие дело с Кармалем, отзывались о нем негативно; например, генерал армии Александр Михайлович Громов (1920–2008), в 1980–1981 гг. исполнявший обязанности главного военного советника ВС ДРА, писал: «В жизни своей я не любил дураков, лодырей и пьяниц. А тут все эти качества сосредоточились в одном человеке. И этот человек – вождь партии и глава государства!» Кармаль – живя в Москве на советскую пенсию – парировал: «Я не являлся руководителем суверенного государства. Это было оккупированное государство, где реально правили вы… Я шагу не мог ступить без ваших советников».

Так или иначе, но правление Бабрака Кармаля оказалось катастрофой, и Кремль поставил на его место директора ХАД – высокого, крепкого пуштуна Мохаммада Наджибуллу, ближайшего соратника Кармаля. Судьбы двух парчамистов тесно переплелись. В 1978 г. они были обвинены Хафизуллой Амином в государственной измене, затем прятались в СССР вплоть до ввода ОКСВ в Афганистан – и вместе вернулись на родину, чтобы построить светлое будущее.

29 декабря 1989 г. в интервью газете «Известия» Наджибулла вспоминал: «Как я стал революционером? Учился в лицее в Кабуле, а отец мой служил в Пешаваре, и я к нему ездил каждый год на каникулы. Где-то за Джелалабадом обычно был привал. И там, у прозрачного водопада, все отдыхали. Женщины обычно чуть выше поднимались, мужчины отдельно у подножия останавливались. И вот одна женщина бежит по тропинке сверху и кричит кому-то из мужчин: у тебя сын родился. Все стали подниматься наверх. И я смотрю, минут двадцать всего прошло, и эта женщина, что родила, поднялась на ноги, завернула сына в шаль и тронулась с караваном кочевников в путь. Я ощутил какой-то внутренний толчок, меня била дрожь. Как же так, думал я, почему афганская женщина должна рожать на земле, среди камней, как беспризорное животное! Поверьте, ни о какой революции я тогда не подумал, просто гнев и стыд душили меня. Ведь я любил свою землю и свой народ. Что же, он должен жить хуже всего рода человеческого?»