Р. У. Ничего общего, но мой отец был юристом, мой дед был юристом, так что выбора не было… И вот я приехал в Нью-Йорк и начал знакомиться с театром в различных его аспектах, и он мне не понравился. Мне не понравились бродвейские шоу, и опера тоже вызвала ярое отторжение. Потому что на сцене я видел описание того, что слышал. Постановщики отталкивались от текста – кто-то иллюстрировал его движением, кто-то декорациями, а визуальная часть всегда бывала по отношению к тексту вторична. Это было скучно.
С. С. А балет?
Р. У. А балет мне понравился. Особенно абстрактные балеты Джорджа Баланчина и неоклассический балет. Там на сцене практически не было декораций. А еще я любил смотреть на классические архитектурные сооружения и слушать музыку Стравинского.
А потом я увидел работы Мерса Каннингема и композитора Джона Кейджа[70]. Вот это мне по-настоящему понравилось. Их постановки были, как я часто говорю, симметричными, явно отличаясь от того, что ставилось на Бродвее, и от того, что происходило в Метрополитен-опера.
Я жил в районе, который позже стал называться Сохо, переехал туда в 1965 году. Все мы – художники, певцы, музыканты – жили в лофтах, созданных в зданиях бывших фабрик арт-пространствах, работали сообща и друг друга поддерживали. Так постепенно формировалась моя труппа
В 1967 году я увидел, как полицейский собирается ударить афроамериканского мальчика по голове дубинкой, схватил его за руку и спросил: “Зачем ты бьешь мальчика?!” Коп ответил: “Это не твое дело!” – “Нет, мое, я гражданин этой страны, зачем ты бьешь ребенка?” Я пошел с мальчиком в полицейский участок и только там понял, что он глухонемой. В конце концов его отпустили. Позже я узнал, что Раймонд вырос в Алабаме, в сельской глубинке Соединенных Штатов, никогда не ходил в школу и что люди, с которыми он жил, не понимали, что все его проблемы от глухоты. У него не было официального опекуна, и он скоро оказался бы за решеткой – в доме для малолетних правонарушителей.
С. С. И вы усыновили его?
Р. У. Я пошел в суд. Представляете?! 1967 год! Одинокий белый мужчина хочет усыновить чернокожего мальчика! Судья спросил: “Господин Уилсон, что заставляет вас думать, будто у этого ребенка хоть как-то развит интеллект?” “Судья, – ответил я, – у него есть чувство юмора, это признак ума”. Ну, судья этого не понял. В конце слушания я заявил: “Если вы не отдадите мне этого мальчика, штат Нью-Джерси потратит чертову прорву денег на его содержание!” “Это довод!” – согласился судья и отдал мне ребенка. И моя жизнь кардинально переменилась. Раймонд не знал ни одного слова! Он общался визуальными знаками и сигналами. Он видел то, чего я увидеть не мог, потому что мое сознание было оккупировано звуками.