Я поставил “Игру снов” Стриндберга в Стокгольме, “Пер Гюнта” Ибсена в Норвегии. Это большое испытание – ехать в какую-то страну и ставить пьесу, которая настолько близка аудитории, на которой они выросли. Та же сложность и с Пушкиным. Русские знают его гораздо лучше, чем я, они на нем выросли.

Знаете, еще совсем молодым, когда я приехал в Париж со своей первой постановкой, я пошел в культурный центр L’Espace Пьера Кардена, где играла Марлен Дитрих. Мне тогда было двадцать восемь лет. Я посмотрел этот спектакль семнадцать раз! И наконец набрался храбрости и сказал: “Госпожа Дитрих, можно пригласить вас на ужин?” И она ответила: “С удовольствием!” Так что я ужинал с Марлен Дитрих. К нашему столу подошел какой-то мужчина и укорил ее: “О, вы так холодны, когда играете!” На что Дитрих ему ответила: “Вы определенно не слушали мой голос” – и, повернувшись ко мне, объяснила: “Самое сложное – это совместить голос с выражением лица”. Да, она была очень сдержанна в своих движениях, очень минималистична, но ее голос мог быть горячим и сексуальным. И в этом была ее сила. Она не показывала телом то, что доносил ее голос. Это стало чрезвычайно важным для меня уроком.

Поэтому все первые репетиции “Сказок Пушкина” мы играли без слов. И только потом я добавил текст и музыку. Видите, мы все время возвращаемся к тому, что сначала нужно посмотреть на спектакль с визуальной точки зрения и только потом добавить текст. Потому что текст может говорить одно, а тело – совершенно другое. Если у тебя трагедия, а ты улыбаешься – в этом есть что-то странное.

Я могу сказать (произносит серьезно): “Я хочу убить тебя!” Или (произносит с улыбкой): “Я хочу убить тебя!” Улыбка иногда более ужасна, чем нападение. Или так: “Я просто подбираюсь к вам все ближе и ближе, хочу убить вас”. То, что я говорю, – это одно, то, что слышу, – это другое. И возможно, они питают друг друга.

С. С. Мне уже доводилось слышать подобное от моих друзей-актеров, которые посещали ваши курсы в Watermill Center. Сегодня они стали своеобразной Меккой для многих людей. Не только для актеров и художников, но и для тех, кто хочет найти смысл в искусстве, приобщиться к нему. Как вам пришла идея создания этих курсов и почему они так важны для вас?

Р. У. Да, у меня есть международный центр искусств и гуманитарных наук. В Watermill Center каждый год приезжает больше двухсот творческих людей более чем тридцати разных национальностей со всех концов света.