Светлый фон

Елена Образцова

Елена Прекрасная

Она стала старухой в двадцать три года. Самой канонической старухой русской оперы – Графиней в “Пиковой даме” Чайковского. Может быть, поэтому в реальной жизни Елена Васильевна до последнего дня оставалась молодой женщиной, эффектной, полной сил и страстей, с неугасающими искрами на дне колдовских зрачков. Или это счастливый характер? Вряд ли кто-нибудь видел ее мрачной, разгневанной, брюзжащей. Уставшей? Да! Отчаявшейся, опустившей руки, бездельничающей? Никогда! Может, только самые близкие знали, чего стоило бороться с болезнью, держать спину. Ближайшему, любимейшему другу Роману Виктюку в последнем телефонном разговоре незадолго до Нового года она сказала: “Ромочка, мне п…ц!” После этого он перестал верить в чудо. И все перестали, хотя знали, что она мастер чудес.

Она стала старухой в двадцать три года. Самой канонической старухой русской оперы – Графиней в “Пиковой даме” Чайковского. Может быть, поэтому в реальной жизни Елена Васильевна до последнего дня оставалась молодой женщиной, эффектной, полной сил и страстей, с неугасающими искрами на дне колдовских зрачков. Или это счастливый характер? Вряд ли кто-нибудь видел ее мрачной, разгневанной, брюзжащей. Уставшей? Да! Отчаявшейся, опустившей руки, бездельничающей? Никогда! Может, только самые близкие знали, чего стоило бороться с болезнью, держать спину. Ближайшему, любимейшему другу Роману Виктюку в последнем телефонном разговоре незадолго до Нового года она сказала: “Ромочка, мне п…ц!” После этого он перестал верить в чудо. И все перестали, хотя знали, что она мастер чудес.

Весть о ее уходе застала меня на другом конце света, на берегу Индийского океана. Был сумасшедше красивый закат. Шок накрыл потом, много позже. А в тот момент было странное чувство: в ушах звенел хор ее голосов. Ее неповторимое меццо-сопрано – размноженное, разложенное на партии, арии, романсы, шепоты, смех, фразы. На форте, на пиано… И я поняла, что мне от нее останется голос не только в известных всем ролях, но и в услышанных только мной, адресованных мне одной рассказах. И ее взгляд, ласковый и веселый, ее огневой, кошачий прищур.

Весть о ее уходе застала меня на другом конце света, на берегу Индийского океана. Был сумасшедше красивый закат. Шок накрыл потом, много позже. А в тот момент было странное чувство: в ушах звенел хор ее голосов. Ее неповторимое меццо-сопрано – размноженное, разложенное на партии, арии, романсы, шепоты, смех, фразы. На форте, на пиано… И я поняла, что мне от нее останется голос не только в известных всем ролях, но и в услышанных только мной, адресованных мне одной рассказах. И ее взгляд, ласковый и веселый, ее огневой, кошачий прищур.