Е. О. Потому что он тоже не от мира сего был человек, которого вела какая-то сила сумасшедшая, из космоса.

С. С. Елена Васильевна, вы уже очень давно – с двадцати трех лет! – поете партию Графини. Как изменилось ваше восприятие этой роли? Сейчас в ней больше ведьмовского, колдовского? Или она добрее у вас стала?

Е. О. Нет, она не стала добрее. Но она у меня – вся в любви, в ожидании любви, в ожидании Германа. В ожидании чуда, которое вернет ее в молодость.

С. С. То есть пошла обратная эволюция.

Е. О. Да, она у меня молодеет. Недаром в Лос-Анджелесе, например, режиссер вообще делал Графиню такой светской дамой, я выходила с голыми плечами, вроде бы и старая, но молодая. Старая красавица в стиле Марлен Дитрих.

С. С. А еще у вас бывали персонажи со странными мистическими возможностями, которые впрямую на сцене занимались гаданием и прочими таинственными вещами. Как случилось, что вы не пели Венеру в “Тангейзере”? Вы настолько вагнеровская певица, что невольно думаешь: как же так, как такая партия прошла стороной?! Наполовину богиня, наполовину дьяволица.

Е. О. Это моя трагедия, что я пела только камерные произведения Вагнера, потому что не могла выучить немецкий текст! Я пела на десяти языках, а немецкий текст наизусть выучить не могла.

С. С. Движемся дальше по вашим колдуньям. Итак, Азучена из “Трубадура” Верди, она цыганка, она колдунья?

Е. О. Все цыганки, я думаю, немножко колдуньи и предсказательницы. Только это совершенно не освобождало их от собственной судьбы: они проходили все то, что им предписано было Господом Богом пережить.

С. С. Про Графиню вы объяснили, что она старуха, надеющаяся вернуть себе молодость. Но ведь и Азучена тоже старуха…

Е. О. Совсем не старуха, нет!

С. С. Разве? Все Азучены всегда косматые, седые…

Е. О. Ну, косматая – это возможно, но она молодая женщина. Просто тенора, игравшие Манрико, сына Азучены, были старые, поэтому все и считали…

С. С. …что если сы́ночке за сорок, то, выходит, и мать его стара.

Е. О. …или если сы́ночку не обнять. Как было у меня с Лучано Паваротти.

С. С. Он пел с вами партию Манрико, да?

Е. О. Да. Тогда приходилось немножечко состариться.

С. С. Значит, ваша Азучена менялась в зависимости от того, кто пел Манрико.

Е. О. Конечно, ну а как же.

С. С. Азучена – это ведь тоже очень сложный характер, трагический?