В. В. Она очень не хотела, чтобы я приходил на место директора Большого театра, отговаривала: “Ты что, не понимаешь, что никто тебе спасибо не скажет?” А я идеалистом был всегда, и до сих пор им остаюсь. Пять лет работы в Большом для меня вовсе не годы, просто выброшенные из жизни, нет. Когда в 2000 году, буквально за два дня до открытия сезона, я узнал по радио, что я больше не директор, Катюша была на даче…

С. С. А что, никто из театра не звонил?

В. В. Нет, никто, ниоткуда. Я забрал вещи из кабинета, попрощался и ушел. Не стал ничего обсуждать, ничего спрашивать. Случилось и случилось, всё. Звоню жене: “Кать, ты слышала, да, что меня?..” Она отвечает: “А что я тебе говорила! Давай приезжай на дачу. Можно прекрасно прожить и без этого”. Оказалось, что действительно можно, но мне это стало ясно потом. Катя вообще терпеть не могла разговоров, сплетен. Это все прошло как бы мимо нее. Для Кати театр был местом святым.

С. С. Владимир Викторович, чему вы научились у Екатерины Сергеевны?

В. В. Никогда не задумывался над этим. Когда живешь с человеком, составляешь единое целое с ним… Терпению не научился точно. А это, пожалуй, одно из основных ее достоинств. Катюша была стайером, а я спринтером, потому-то в работе у нас бывали какие-то неувязки. Она всегда постепенно доходила до всего, а мне казалось, если я сразу не пойму, если сразу не сделаю, уже ничего не получится. Чему же я научился? Раньше я был бескомпромиссный человек, в какой-то степени радикал, мог рубануть сплеча. Наверное, это было ей чуждо, и она как-то на меня повлияла. Сейчас я стал более мягок, менее агрессивен.

С. С. Было ли у вас какое-нибудь любимое общее занятие, которому вы посвящали время дома?

В. В. Когда мы только начали жить вместе, именно Катя меня научила играть в шахматы – я не играл до этого. Мы, естественно, читали что-то вместе, смотрели какие-то передачи по телевизору. Первое время, когда были совсем молодые, пробовали на отдыхе делать класс. Потом я понял, что нет, не надо, вернемся, все будет в порядке. Мы как-то с ней разделялись: я рисовал, а Катя обожала, например, перед спектаклем разложить пасьянс. Она любила карты, а я их терпеть не мог. Последние годы ее страсть – судоку, в этом я не встречал ей равных. И сейчас дома лежат огромные стопки судоку, которые она решила…

С. С. Расскажите, пожалуйста, о другом эпизоде вашей совместной жизни, который, к счастью, запечатлен на очень хорошую пленку. О фильме Франко Дзеффирелли “Травиата”.

В. В. Мы появились в этом фильме благодаря нашей хорошей знакомой, леди Марии Сент-Джаст – урожденная княжна Оболенская. Она очень любила нас с Катей, наше творчество. Где бы мы ни выступали, всегда старалась приехать. Как-то мы с Катей, помню как сейчас, танцевали “Дон Кихота” в Венском театре. Вдруг раздается звонок. “Ребята, мне позвонил Франко! – Мария даже не уточняет фамилию. – Ему срочно нужна самая лучшая танцевальная пара для фильма, который он сейчас снимает”. Я спрашиваю: “Ну и что?” – “Что я ему могла сказать? «Ты что, дурак, что ли? Ты не знаешь, что самые лучшие – это Максимова и Васильев?!»” А мы тогда еще не были знакомы с Дзеффирелли. “Он вам позвонит. Очень прошу, не отказывайте ему, он прекрасный режиссер”, – просит она. Я говорю: “Мы знаем, что он прекрасный режиссер. А что танцевать?” – “В «Травиате» надо станцевать номер на балу у Флоры”.