С. С. Невероятно.

Ю. Г. Рассказываю, конечно, как слышал. Ну а потом я был на последнем поставленном им спектакле “Баядерка”, он меня пригласил. И это был просто живой труп, понимаете, это было ужасно…

С. С. Юрий Николаевич, вы о балете знаете все, и удивить вас сложно. Когда в последний раз вы чувствовали восхищение или восторг от того, что видели?

Ю. Г. Я как-то затрудняюсь сказать. Какие-то вещи мне, безусловно, даже нравились, но сейчас трудно ответить.

С. С. Скажите, пожалуйста, усталость от профессии не наступает?

Ю. Г. Нет, от профессии нет. Возраст немножко дает себя знать, да. А от профессии не устал, да и интерес к делу не иссяк, так что я с удовольствием им занимаюсь.

С. С. А на чём зиждется ваша феноменальная, как кажется со стороны, способность не реагировать на обиды и упреки, на неблагодарность и зависть?

Ю. Г. Не знаю. Вот я такой. Вот и всё. Как это сказать? Характер, наверное.

С. С. Я знаю, что вы очень любите литературу, любите живопись. Вам никогда не хотелось взять тему литературную и положить её на музыку, которая изначально не была написана для балета?

Ю. Г. Ну почему же, а тот же “Иван Грозный”?

С. С. Но вы взяли Прокофьева?!

Ю. Г. Но это же не балет, это была музыка, написанная к фильму Эйзенштейна. Что еще? Нет, это, пожалуй, единственный пример. Не складывалось как-то. А знаете, что у меня становится стимулом для желания поставить балет? Либо какое-то литературное произведение, либо музыка. Вот я хотел поставить “Мастера и Маргариту”, мне страшно это произведение нравилось. И мы с Кшиштофом Пендерецким собирались делать спектакль, но не получилось, потому что я ушел из театра, и Кшиштоф сказал: “Я без Григоровича не буду”, разорвал договор и ушел. Но чаще стимулирует музыка, как было с музыкой Прокофьева к “Ивану Грозному”. Прокофьев самостоятельного произведения из нее так и не сделал. Зато он разрешил Абраму Стасевичу, дирижеру, который записал музыку к фильму, сделать ораторию “Иван Грозный” с участием чтеца. Музыка мне страшно нравилась, но я даже и не думал… А тут пришел ко мне Стасевич и говорит: “Мне кажется, это может стать балетом. Как вы думаете? Давайте попробуем”. Ну, мы начали пробовать, да так случилось, что Стасевич, к несчастью, умер. И тогда Михаил Иванович Чулаки продолжил развивать эту идею. Мы, кроме музыки к фильму, и другие опусы Прокофьева использовали – ораторию, из Третьей симфонии фрагменты, из кантаты “Александр Невский”. И сделали балет. А больше не приходилось. Надеюсь, что еще поставлю что-нибудь такое.

С. С. Самый последний вопрос. Если не хотите, можете не отвечать. Говорят, у царя Соломона было кольцо с надписью “И это пройдет”. Мы привыкли ассоциировать царя Соломона с этой фразой. А у вас есть девиз в жизни?