* * *

Так вот, о некоем «табу» на анализ социальных явлений в провинциальных газетах. Наверно, понятнее будет, если сошлюсь на последние случаи, как говорится, из собственной практики. Меня часто приглашают выступать перед какой-нибудь аудиторией, и слушатели задают весьма острые вопросы. Не знаю, почему они именуются «острыми», скорее всего, потому, что требуют прямого, правдивого, без обтекающих фраз ответа, а называть вещи своими именами, как ни говорите, нужна некоторая смелость. Я не привык к туманной обтекаемости и высказываю мысли, к которым сам пришел в результате размышлений, а они-то не всегда сходятся, так сказать, с официальной оценкой. Существуют на сей счет некие стереотипы. Ну вот хотя бы такой. Меня спрашивают, что я думаю о современной молодежи. Я отвечаю, что молодежь как молодежь, она не хуже и не лучше нас, а просто отличается от нас, как отличается время, то и это. Но в одном, по моим наблюдениям, она отличается не в лучшую сторону, а именно: как хозяева дети не пошли дальше отцов — я вижу некоторое увядание хозяйского чувства к общественной собственности.

А начальствующее лицо, ведущее встречу, взяв в заключение слово, меня поправляет. Оно говорит, что я сгущаю краски, навожу тень на плетень, и приводит примеры того, как славно трудится наша молодежь. Сей «поправщик» исходит из стереотипа: о молодежи надо говорить только похвально и возвышенно. Он забывает, что и в похвальном вызревает непохвальное, что социальное явление — диалектическое единство плюсов и минусов, и как бы отказывает нам в праве обращать изучающий взор на минусы. Надо ли говорить, что такая позиция противоречит всему строю нашей жизни, однако она усвоена немалым числом провинциальных руководителей, и стронуть их с этой позиции не так просто. Корень ее, как я думаю, все в том же благодушии, в прилипчивой болезни самовосхваления. Ведь так хочется выглядеть «наилучшим»!

Честно скажу: немного я встречал районных и областных руководителей, облеченных правом направлять газеты, которые не одергивали пытливых журналистов, а, наоборот, поддерживали их стремление проникать в суть социальных явлений. Лично мне повезло: все десять лет «собкорства» в «Калининской правде» моим негласным шефом был первый секретарь обкома партии Николай Гаврилович Корытков. Не раз бывало так, что редактор не решался публиковать мои корреспонденции и давал их на прочтение первому секретарю обкома, и тот всегда одобрял их, а редактора журил за боязливость. Покойный Павел Александрович Иванов, мой редактор, мужик вообще-то не из робких, рассказал мне об этом позже, и я спросил его: «Ну а ты-то почему боялся?» — «Непривычно, — ответил он. — Лезешь ты в нехоженое, а там и заблудиться недолго».