Это нравилось Юрию, почти не закусывавшему, быстро хмелевшему, и на его лице блуждала заискивающая улыбка. Он облизывал губы, вытирал их уголки пальцами, с подобострастным вниманием слушал, что рассказывал Севка. Но после третьей чарки, перебивая его, заговорил сам. Это вдруг сделалось неодолимой потребностью, и Юрию захотелось раскрыться, рассказать о себе.

— Нет, погоди, я не кончил! — хватал он за руку приятеля, чтобы обратить его внимание на себя.— Я в таких случаях… будь уверен. Сам знаю, что делаю…

Думая о своем, Кашин-старший молчал. Он знал себя — полумер у него не было, а присутствие Юрия мешало ему развернуться. Поддерживать же разговор просто так он не умел. Опрокинув чарку, он крякал, тыкал вилкой в общее блюдо с закуской, отправляя все, что удавалось захватить, в рот, и принимался жевать.

— Татя, может подала бы сардин или еще что? — открыто скучая, вопрошал он, однако постепенно забывался на неприятности и добрел от выпитого.— Как-никак, а праздник…

Татьяна Тимофеевна подбавляла закусок и, садясь поближе к сыну, бралась пичкать Севку. «И на кой леший он понадобился Севе? — думала она о Юрии.— Хоть бы убрался скорее. Ни поговорить при нем, ни послушать…» А вслух предлагала:

— Ты, Юрочка, тоже закусывай! Закусывай!

Не столько тяготясь ролью хлебосольной хозяйки, сколько недовольная, что не может быть сама собой с сыном, все же не выдержала:

— Ну, повезло на испытаниях? А? Присвоили класс? Как сдавал?

— По-партизански,— ухмылялся Севка.

— Не понимаю, сынок.

— Они меня мучили, а я молчал.

— Неправда!

— Известно, неправда…

Но когда Юрий заговорил о Лёде, Татьяна Тимофеевна навострила уши, хотя для приличия и отвернулась — заинтересовалась салфеткой на буфете. Потом взяла ее в руки и принялась внимательно рассматривать: она считала мужчин мало искушенными в житейских делах, но все же не забывала принимать меры предосторожности.

— Я же не обещал жениться! — выкрикивал Юрий.— Не совращал ее! Разве я виноват? Я вообще ничего не обещал. На черта мне хомут на двадцатом году! У меня аспирантура, конструкторская работа впереди…

Он попробовал сунуть руку в карман пиджака — раз, другой, но не попал, и она безвольно повисла, как чужая.

3

Лёдя сидела в заднем ряду и почти ничего не слышала. Рядом были отец и Прокоп. Не желая обращать на себя внимания, она старалась не двигаться и думала, думала. Сердце ныло от тоскливо-брезгливого чувства.