Лёдя не ожидала, что Сосновский заговорит с ней, и остановилась не сразу. Но когда остановилась, лицо мгновенно стало решительным и жестким: она, видимо, свыклась со своим положением, но гордость все равно заставляла каждую минуту быть готовой к обороне. К тому же человек свою обиду переносит и на близких своего обидчика.

— Да, я! — с вызовом ответила она.— Не узнали?

— Вы так изменились.

— Было от чего.

Слабость делала Сосновского чувствительным. Подурневшая и, конечно, несчастная Лёдя растрогала его. Потянуло поговорить с ней, в чем-то оправдаться, ублажить, примирить с непримиримым.

— Вы торопитесь куда? — спросил он, боясь, что она уйдет.

— Как всегда… А вам-то, собственно, что?

— Может, присядете? — Он приподнялся и, хотя необходимости в этом не было, подвинулся, освобождая место.— Давайте побеседуем.

— С вами? О чем?

Но она все-таки послушалась. И едва села — утратила воинственность. Положила книгу на колени, оперлась локтями на нее и уставилась в землю. Она и впрямь не знала, о чем говорить с Сосновским. О чем? С Юрием было кончено, а значит,— кончено и со всей его семьей. Но где-то в глубине Лёдя еще продолжала удивляться: как это всё случилось? Как могло случиться? Это было просто невероятным. И все же… где-то в той же глубине таилась неясная надежда.

Вчера вечером она зашла в комнату, где занимались Евген и Рая. Они сидели за столом обок — Рая молча писала, Евген наблюдал. Как, наверное, хорошо было им заниматься и чувствовать близость друг друга. Услышав, что она вошла, ни Евген, ни Рая не шевельнулись; они жили тем, что делали, и близостью, которой не нужно было стыдиться. Так же они, верно, сидели бы, если б вошли отец или мать. В отношениях Киры с Прокопом тоже почти нет уже такого, что надо прятать от других. А вот в ее отношениях с Юрием очень часто было что-то неравноправное, зазорное. Они не стремились, чтобы их отношения поняли и приняли другие. А ежели бы поняли?.. О-о!..

— У нас большое горе, Лёдя,— пожаловался Сосновский, которому сначала не понравилась ее ершистость (независимость виноватого вообще оскорбляет). Однако потом его снова смягчил угнетенный вид девушки.

— Я слышала и сочувствую,— не подняла глаз Лёдя. — Но должна сказать вам, что такой черствой… и беспощадной женщины, как Вера Антоновна, я не встречала — и, пожалуй, никогда не встречу.

— Это неправда! Перед смертью она вспомнила вас, говорила с Юрой…

— Со страху?

— Так нельзя… Это почти палачество!

— Палачество?.. А ваш Юрка? Человек без обязанностей, себялюбивый трус. Вот кто палач! И таким его сделали вы и она!..