Теперь самым сильным чувством у нее был стыд. Он наплывал на Лёдю волнами — то обжигал, то леденил. И всё, что ей хотелось, — это незаметно и как можно скорее попасть домой, подальше от людских глаз, к матери, под ее ласковую руку. Она пока не думала ни о себе, ни о ребенке: все мысли отгоняли стыд и желание не поддаться, не показать слабости. Да и откуда она могла знать, что за лихо стряслось с ней. «Домой, только домой!» — с надеждой повторяла она сама себе и изо всех сил старалась скрыть, как ей худо.

Их привыкли видеть вместе, но все равно обращали внимание. Шли они грязные, в промасленных спецовках, лоснившихся от формовочной земли. Да и как ни старалась Лёдя, ступала она неуверенно, будто была в узкой юбке, и было видно, что Прокоп с Кирой идут рядом не так себе, а сопровождают ее. Об этом же говорили и их лица — озабоченные, хмурые.

За проходной силы стали оставлять Лёдю. Они куда-то исчезали. Бесследно, как вода, просачивающаяся в песок.

— Мы возьмем тебя под руки, — тихо предложила Кира, которая от жалости не могла смотреть на подругу.

— Нет, нет, я сама, — опять не согласилась Лёдя; ей казалось, что от того, как она вынесет это испытание, будет зависеть все остальное.

Выпрямившись, стиснув кулаки, Лёдя пошла с напряженно вытянутой шеей и холодным, решительным лицом. Кожа на щеках ее сразу похудевшего лица натянулась, глаза лихорадочно заблестели. Глядя перед собой, будто видя такое, чего не видели другие, она даже прибавила шагу. И Кира, чувствуя, каких усилий это стоит подруге, замирала от сострадания, но помочь не решалась.

У подъезда своего дома Лёдя покачнулась. В глазах у нее потемнело. Она остановилась, перевела дыхание. Но потом опять заставила себя пойти, до крови закусив губу.

Лицо у нее уже одеревенело, как неживое. Ноги подкашивались. И, поднимаясь по лестнице, она помогала себе рукой, держась за перила и подтягиваясь. Только в коридоре, когда Прокоп закрыл дверь, Лёдя попросила:

— Ну, а теперь поддержите…— И если бы ее не подхватили, бессильно осела бы на пол.

Арина увидела дочь и, не сказав ни слова, бросилась готовить постель. Торопливо сорвала накидку, отбросила пикейное покрывало и подбила подушки. Выслав из комнаты Прокопа, раздела Лёдю, уложила в постель, мокрым полотенцем вытерла ей руки, лицо и шею.

— Тяжесть какую-нибудь подняла? — горестно спросила она, когда Лёдя немного пришла в себя и дрожащей рукой стала поправлять мокрые волосы, прилипшие к щеке.

— Мы давно Кашину говорили, — растерянно начала оправдываться Кира, едва шевеля губами, удивленная и даже чуть обиженная, что Арина не охает и не суетится.