«Неужто конец?» — ужаснулась Арина, вспоминая, что нельзя беспокоить умирающего, потому что, придя в себя на минуту, он умирает после в страшных муках. И все-таки не выдержала.

— Ледок! — позвала она, тормоша ее. — Ледок!

Чуть заметная жилка дрогнула на Лёдином лице. Она приоткрыла остекленевшие глаза и мигнула. Это было так страшно и жалостно, что у Арины вырвалось не то всхлипывание, не то рыдание.

Сестра недовольно оглянулась на нее и осуждающе поджала губы.

— Не надо, мама, — неожиданно сказала Лёдя. — Я живучая. Смотрите! — Она оперлась руками о лавочку и села.— Видите?

Кто этому был причиной — Арина с ее отчаянием или сама Лёдя с ее молодостью и бездумной верой — не скажешь. Но Лёдя теперь действительно знала: что бы ни случилось, она будет жить. Будет — и всё!

Эта уверенность наперекор всему крепла, хоть Лёдя догадывалась, много страшного придется пережить, и даже более страшного, чем пережито.

Уже без жалости к себе она надела в приемной, за ширмою, серый бумазейный халат с синими вылинявшими отворотами, связала свою одежду в узелок, передала матери, поцеловалась с нею и ступила в страшные двери.

Выглядела она безразличной, вялой, но несла в себе готовность на муки — пускай, все равно самое ужасное не случится. Ей надо жить, нужно доказать, что она лучше, чем думают, что она — Шарупич, хотя, чтобы доказать это,— о, она знает! — ей доведется пройти через адские муки и страдания. Возможно, потому Лёдю не поразили ни серые, как тени, женщины, слоняющиеся по коридору, ни страдалицы с восковыми, без кровинки, лицами, лежавшие на койках в палате.

Лёдя сразу, с каким-то жестоким спокойствием вошла в атмосферу чисто женских хлопот, тревог и откровенных беззастенчивых разговоров.

Однако ночью ей стало очень плохо. Пожилая исстрадавшаяся женщина, койка которой стояла рядом и которая, кажется, ни на минуту не смыкала глаз, вызвала сестру. Та пришла заспанная, сердитая, нехотя осмотрела Лёдю, что-то буркнула и ушла. Лёдя подумала, что она вернется с врачом, привела, как сумела, себя в порядок и стала ждать.

— Никто не придет, — сказала соседка, увидев, что Лёдя ожидает. — Ты ребенка давно чувствовала?

— Давно. Скорее бы, ежели так…

— Они, небось, не поторопятся… Чтобы не мучиться слишком, тебе самой придется, дивчина, их заставить. Важно, чтобы у тебя силы к концу остались. Ой, как они понадобятся тебе!

Назавтра, после обхода, когда врач, тоже не сказав ничего, ушел из палаты, Лёдя, уверенная, что иного выхода нет, встала и подошла к соседке:

— Можно, тетечка?.. — негромко спросила она.— Разрешите, я повожу вас?