После стольких дней, проведенных лишь в компании Эйстейна, Фенрира и лошадей, компания этих двух норвежцев была просто невыносима. Естественно, я боялся, что они могли быть людьми Олава и что меня узнают. Весь день я хранил молчание, а когда мы разбили лагерь, я расположился в полутьме, пристально наблюдая за теми двумя. Теперь я был точно уверен, что видел их раньше, но никак не мог вспомнить где.

Так все продолжалось еще в течение двух дней, но вот следы свиты Бурицлава начали сходиться, и вскоре мы оказались на глинистой поляне, где чувствовался знакомый запах навоза, и мы увидели черные прогалины, оставшиеся от дюжины костров. Здесь же, на другой стороне реки, вниз по течению я увидел плот на расстоянии брошенного камня.

Мы с Эйстейном переплыли. Плот был тяжелым и порос зеленью, но на нем лежали два весла, а у нас обоих были сильные руки. Сильным течением нас отнесло на приличное расстояние, двое воинов вброд дошли до плота, приняли плот, а потом заскочили на него. Мы поплыли в обратном направлении, чтобы забрать наших лошадей, но тут я понял, что эти двое снова останутся с нами. Если они меня узнают и расскажут Бурицлаву, что я сбежал со службы, убив людей Олава, то мне нельзя будет дальше оставаться на земле вендов. Но я точно не знал, что думает Бурицлав об Олаве. Тюри, дочь Харальда, сбежала от него и стала женой Олава, поэтому Бурицлав должен был бы ненавидеть его, но у него самого было много жен, и поговаривали, будто он был рад избавиться от нее.

Все кончилось тем, что эти двое так и остались с нами. Мы продолжили наш путь на лошадях, и через полдня пути по буковому лесу, на противоположной его стороне, мы обнаружили форт, расположившийся на небольшой высоте, и те двое сразу же направились к Бурицлаву. Мы с Эйстейном объехали деревню и нашли Токи с двумя парнями, они поприветствовали нас, а потом провели по улочкам лагеря до домов, где расположились йомсвикинги. Они прибыли три дня назад и уже успели возненавидеть это местечко, прозвав его Мюггборгом, Комариной крепостью, из-за несметного количества комаров.

Не знаю, что эти два норвежца хотели сказать Бурицлаву, но в тот день их больше никто не видел. Моя голова была занята другими мыслями – я узнал, что наверху в форте есть дом, где жили рабы, как это было в Вейтскуге, и я направился туда. Сигрид я там не застал, зато нашел деверя. Он встал возле очага, как только увидел меня, отошел к койкам в темноту и остался стоять там, глядя на меня исподлобья. Я не стал его трогать, а вышел на улицу и прошелся по двору, потом заглянул на конюшню и взял несколько подков и скребок, которые разносил, как будто выполняя свои обязанности, но так нигде и не нашел Сигрид. Так что я пошел в общий дом, выложил подковы и скребок, и уныние навалилось на меня настолько внезапно, что я даже не успел ни у кого поинтересоваться, где она могла бы быть. Если бы я спросил, то узнал бы, что она пошла в лес за кленовым соком. Торгунна все еще была очень слаба, а женщины, находившиеся в услужении Бурицлава, считали, что молоко кобылы, вскипяченное с кленовым соком, могло помочь ей. Так что Сигрид весь день провела в лесу, вернувшись лишь вечером. В доме для рабов к ней сразу же подошел деверь, отвел ее в сторону и что-то прошептал на ухо, это заставило Сигрид тут же выйти из дома. Мрачные мысли одолевали меня в тот вечер, я даже не заметил, как сфальшивил варган Ульфара Крестьянина, а потом и вообще замолчал, как стихли разговоры; я не видел ничего до тех пор, пока Токи не подошел ко мне и не потряс за плечо. Он показал на дверь. Там как затравленный зверек стояла Сигрид. Я тут же вскочил на ноги. Как только она увидела меня, на ее лице появилась улыбка, но тут же сменилась прерывистыми всхлипываниями. Сигрид юркнула за дверь и скрылась из вида.