Шли слухи и о Свейне Вилобородом. Поздним летом 998 года по летоисчислению христиан Свейн заключил союз с Олофом Шетконунгом, и между Ютландией и Зеландией и за пределами Сконе стояли корабли. На борту были воины, требующие плату у каждого, кто хотел проплыть дальше, и, как рассказывали, Свейн с Олофом делили добычу пополам. Свейн стал таким богатым человеком, каких земли севернее Даневирки не видывали, а его флот таким большим, что по нему можно было перейти пролив Каттегат не замочив ноги.

* * *

В конце весны Бурицлава перевезли в Вейтскуг, сообщив, что он хотел бы умереть там. Мы последовали за ним, как обычно. Судьба Бурицлава тогда меня совершенно не волновала, мои мысли в то время были заняты другим. Сигрид стала очень красивой девушкой, стройнее остальных и, возможно, худее, чем любит большинство мужчин, но каждый раз, когда я видел ее на улице или же приходил по утрам с Фенриром, я не мог оторвать от нее взгляда. Все понимали, что я чувствую к ней, но предпочитали помалкивать, потому что тогда я уже считался вспыльчивым и несдержанным, каким и должен быть йомсвикинг. То, что Бурицлав очень ослаб и бо́льшую часть времени проводит в своих хоромах, придавало мне дерзости, и поздней осенью я попросил Сигрид прийти на ту поляну, где встретил ее в первый раз. Я прискакал первым, спрятал Вингура, затаился сам и стал ждать.

В тот день Сигрид не пришла. Я возвращался уже в сумерках, остановился возле очага и даже не заметил, что Фенрир остался у нее. На следующий день я пошел прямиком на конюшню, чтобы подправить несколько подков. Эти подковы не требовали починки, но я был зол, ужасно расстроен и прекрасно помнил то утро на побережье, когда возвращался из Йорвика. Ты не понимаешь? Дело не в тебе. Все дело в твоей ноге, Торстейн. И родни у тебя нет. Как ты будешь вести свое хозяйство с такой ногой и без родственников, которые могли бы помочь тебе?

Видимо, я выглядел устрашающе с кузнечным молотом в руках, потому что, когда я заметил Сигрид, она казалась напуганной. Она стояла возле двери, а ее грудь поднималась и опускалась под платьем. Она взяла себя в руки и прошмыгнула к ближайшему стойлу.

Молот выпал у меня из рук. Я бросил взгляд на двор, поблизости не было ни одного дружинника, и дошел до стойла, где стояла Сигрид. Она прижалась ко мне всем своим худеньким телом, а я зарылся в ямочку на ее шее, в ее мягкие курчавые волосы. В этот раз она не плакала, как это было в тот вечер у дома для рабов. Она прошептала, что не смогла прийти, потому что деверь запретил ей. Во мне закипела злоба, но она обхватила меня за шею, и я почувствовал ее губы на своих губах. Казалось, что она вся раскрылась навстречу мне, и, если бы я захотел, она стала бы моей прямо там.