К счастью, скоро вернулись и рабыни, принесли, чем ложе застелить, рушники, чистые и большие, да ковши для умывания. За суетой их размеренной, привычной для них, и Елица сама забылась как будто, всё перемалывая в голове мысли о том, что дальше будет. О том, что ей сделать надобно. Как долго удастся ей время тянуть, чтобы добрались рати Чаяна и воевод велеборских сюда. Выходило не слишком радостно, да подступила к горлу самому другая опасность, хоть и не самая страшная, зато насущная. Справиться бы тоже.

Как скатилось Дажьбожье око к окоёму самому, разошлись женщины из шатра, будто кто их о том наперёд предупредил. Вот были тут, помогали ко сну собраться, разговорами досужими развлечь пытались — а тут вдруг пропали все мигом. И остался кругом только гомон стихающий, шум стана большого, от которого голова разламывалась, как скорлупа ореховая. Елица насторожилась от этого спокойствия — да и не зря.

Пришёл Гроздан, задвинул полог за собой, отослав стражников, что снаружи стояли, и к Елице направился. Без слов лишних, как и в первый раз было. Да и многие другие. Будто не услышал того, что она ему намедни сказала. Елица отшагнула прочь, собираясь отбиваться что есть силы, коль не выслушает, и снова заговорила торопливо, боясь упустить миг:

— Не могу, Гроздан. Нынче — не могу, — улыбнулась губами дрожащими, стараясь страха не выдать. — Немочь женская в разгаре. Хочешь, у рабынь спроси, что нынче со мной были. Они знают.

Княжич нахмурился было, а после скривился даже. Любой мужчина знает, что в дни такие женщина нечистая — и лучше её не тревожить, не касаться. Да коль проверить захочет — быть беде.

— Жаль, конечно, — проговорил он разочарованно. Подхватил пальцами прядь волос её, расчёсанных на ночь со всем тщанием и заботой. — Но я подумал над твоими словами... Скучал я по тебе, признаюсь. Что-то есть в тебе такое. Особое. Коль испробовал, другое не нужно. Любая девка после тебя, как лепёшка пресная. Но я подожду, как ты попросила. И будет всё на сей раз по-другому. Сама меня позовёшь. Да только не испытывай моё терпение слишком долго. А за то, как раньше случалось — прости.

Сыпались его слова прочно, взвешенно. И задуматься бы о том, что, может, правда он ошибки свои и поступки непотребные, жестокие, осознал — да не верилось. И прощать его Елица вовсе не собиралась. Не забывается такое, сколько бы извинений после ни прозвучало. И оставаться с ним рядом слишком долго она не станет: скорее сама извернётся и зарежет, коли снова руки распускать начнёт. А потому оставалось надеяться, что ждать подмоги не придётся долго.