Фоньяка приблизился к ней, Мисаки тряхнула пальцами, используя лед на одной из рам, чтобы захлопнуть двери. Мужчина тут же повернулся на звук, встал спиной к ней.

Мисаки вылетела из тени и ударила.

Хруст, сдавленный звук удивления — Сираденья попала в цель. Фоньяка не долго страдал от боли. Тьма давала атаками Мисаки несравненную точность. Без отвлечения на одежду, кожу и другие видимые черты она могла бить по конкретной части человека. Кости остановили бы меч слабее, но Сираденья прошла к сердцу юноши.

Мисаки вытащила клинок из груди солдата, кровь полилась на пол, он упал. Она стояла миг, впитывая ощущение. Она всегда гадала, как ощущалось, когда пронзаешь кого-то в сердце, но это… разочаровывало.

Она почему-то решила, что убийство — это тяжело. Но это было не так. Когда ты привык рассекать связки, было легко разрезать человека пополам. Когда тренировался бить по главным артериям, конечно, пронзить орган было просто. С клинком как Сираденья убийство было легче, чем не убийство. Она должна была это понять, но она не могла объяснить пустоту, вдруг охватившую ее.

Линия между раной и убийством была четкой, не подлежащей обсуждению, с Робином и Эллин. Но Мисаки пересекла линию, не ощутив сопротивления. Она хотела, чтобы сопротивление было. Глубоко в сердце она надеялась, что в ней было что-то от Робина.

Кровь юноши текла из его тела, добралась до голых пальцев ее ног, все еще зловеще теплая, хотя жизни там уже не было. Он был чьим-то сыном. Почему она ничего не могла ощутить? Как мать, как женщина, как человек — как она могла ничего не ощущать?

Она свободной рукой невольно коснулась талии.

Как она могла?

Шорох из коридора привлек внимание Мисаки. Она убрала руку с живота, сжала Дочь Тени, приветствуя пустоту. Она не оставляла места для страха в бою с новыми жертвами. Трое фоньяк в желтом появились в доме.

И на миг Мисаки дала себе порадоваться тому, какой она была. Леди не могла бы отрезать ноги мужчине, вонзить клинок в его рот, открытый для крика. Мать не могла отрубить голову девушке. Человек не отворачивался бы от трупов без капли вины.

Хорошо, что она была монстром.

Третий солдат смог задеть вспышкой фоньи руку Мисаки, выбивая Дочь Тени из ее ладони. В Ливингстоне у нее были кинжалы на случай, если ее обезоружат.

«Но самое лучшее скрытое оружие не это, — сказал Коли, поднимая ножи. — Это твоя гениальность… и жестокость».

Схватив из волос одну из длинных шпилек, она бросилась к последнему фоньяке. Он направил ладонь, но она уклонилась и вонзила заколку в его шею, погрузила украшение до цветка на конце. Он подавился, кровь полилась изо рта. Он схватился за горло. Не желая, чтобы он страдал дольше, чем нужно, Мисаки ввозила палец с сосредоточенной джийей в его глаз. Кровавая Игла пронзила его мозг, убивая его мгновенно.