— Каа-чан? — испуганный голос Нагасы у ее плеча был единственным, что удерживало ее в реальности — тонкая нить, мешающая ей рухнуть в бесформенный хаос. — Каа-чан, что происходит? — малыш тянул ее за рукав, пытаясь вернуть к себе маму. — Что происходит?
Она не могла заставить себя ответить ему. Она даже не могла поднять ладонь и утешить его. Кожа пропала, и Мисаки не могла понять, какая жидкость двигалась в телах вокруг, а что выливалось.
— Каа-чан, малыш плачет! — голосок Нагасы оборвался. — Малыш плачет!
Он не смог добиться ответа матери и заплакал.
Всхлипы и крики, стоны боли превратились в вязкое море звука, менялось только, когда бомбы гудели, падая близко к убежищу, вызывая затишье. Море поглотило Мисаки. Огонь и кислота проникли в ее легкие, пробудили уколы в груди. Боль обездвижила ее, как копье в теле, прибило ее спину к стене бункера.
Ей нужно было, чтобы кто-то говорил с ней, чтобы спокойный голос удерживал е в реальности, пока все не стало супом из крови и звука, но Сецуко все еще была без сознания. Хиори обмякла на полу, погрузилась глубоко в агонию и не замечала ничего вокруг нее. А Такеру… Такеру, конечно, даже не взглянул на свою жену. Он стоял спиной к другим жителям, лицом к двери бункера, неподвижная каменная фигура во тьме.
Мисаки казалось, что он был ключом. Если бы она схватила его, он мог стабилизировать ее. Его твердая форма была единственным, что не двигалось в извивающемся море человеческой плоти. Но он был далеким, и Мисаки знала по годам опыта, что зов ничего не изменит.
Он был неприкасаемым.
Она была одна, тонула в криках.
ГЛАВА 19: ФОНАРЬ
Огонь в руке Робина угасал, гром принёс дождь. Он издал недовольный звук.