— Тихо, Кван, — приказал кратко Такеру.
— Ну? — Мисаки хмуро глядела свысока на литтиги. — Хочешь говорить, или мне порезать тебя?
— Ну?
Хочешь говорить, или мне порезать тебя?
Свет мелькнул. Волосы мужчины стали черными, и на миг его лицо закрыло лицо Мамору, в глазах была мольба. Агония пронзила Мисаки, она надавил ногой. Ее пятка сломала бедро мужчины, и его жестокая иллюзия пропала с хрустом.
В этот раз он закричал.
— Нет, нет, — сладко сказала она, пока Чоль-хи кривился. — Ты не хочешь тратить концентрацию на иллюзии сейчас. Нет, ты хочешь сосредоточиться, чтобы сказать мне, что я хочу знать, до того, как это станет неприятным.
— Нет, нет,
Ты не хочешь тратить концентрацию на иллюзии сейчас. Нет, ты хочешь сосредоточиться, чтобы сказать мне, что я хочу знать, до того, как это станет неприятным.
Мужчина стиснул зубы, дышал с болью и быстро сквозь зубы. Его сердце колотилось, но он не ответил.
— Не будь таким, — Мисаки вытащила Сираденью, и Чоль-хи закрыл глаза. — Если не будешь говорить со мной, не скажешь, какие части тела отрезать первыми. Придется угадывать…
— Не будь таким,
Если не будешь говорить со мной, не скажешь, какие части тела отрезать первыми. Придется угадывать…
Мужчина заговорил со странным акцентом в его ямманинке:
— Голосовая активация.
— Голосовая активация.
Сердце Мисаки сжалось.
— Назад! — крикнула она.
— Взрыв.
— Взрыв.