– Как пахнет камфорой! – сказал он, заметив, что и Аскот раскрыл глаза. – Ты это заметил, Аскот?

– Конечно, – кивнул тот головой. – Запах не неприятный.

– Смотри, смотри! Показались негритянки.

– Брр!.. Какие хари!

Из шалашей действительно выползали темнокожия женщины, на которых не было никакого платья, кроме пояса из травы. Каждая, прикоснувшись к осколку кости, который они носили в носу, начищала отыскивать где-нибудь по близости большой лист, и вооружившись им отправлялась что-то подбирать под эвкалиптами.

– Что они делают? – шептал Аскот, приподнимаясь на локте. – они подбирают, какие-то небольшие белые или красноватые комочки.

– Манна в пустыне! – заметил Антон.

– Ох, меня тошнит! – вдруг отвернулся Аскот, – видел, что сделала та старуха?

– Что же – именно?

– Она съела живую гусеницу!

– Пусть себе, если ей нравится. Ведь она не приглашает тебя кушать с нею.

– Кутамеру! – крикнула одна из женщин в полголоса. – Кутанга!.. Рудуарто!

– Славные имена! – пробормотал Аскот.

Несколько косматых голов показалось из шалашей и маленькие негритенни бросились к своим матерям, как цыплята на зон наседки. Подростающее поколение австралийцев пренебрегало даже и поясом из травы, и абсолютно ничем не прикрывало своей наготы.

– Это у них завтрак! – говорил Аскот. – Мама, засовывает им что-то в рот своими грязными пальцами.

– Кутамеру! – крикнула другая мать. – Варриарто! Рудуарто!

– Сколько у них Кутамеру, – шепнул Антон. – Как у нас Генрихов, или у вас Джонов.

– А старуха пожирает сама все, что находит, – смеялся Аскот. – Где жирную гусеницу, где кусочек манны. Славная старушка!

– Вон скачет лягушка! – шепнул Антон. – Чудесное жаркое, господа! Кому угодно?

Он не успел договорить, как туземки уже заметили бедную квакушку и изловили ее. Одна из чернокожих матерей без дальнейших околичностей разорвала ее на части, которые тотчас же бесследно исчезли в голодных ртах разных Кутамеру и Рудуарто, а кое-какие остатки она сама доела, и после этого лакомого кусочка снова принялась за гусениц, сидевших под развевающейся корой камедных деревьев.