Неловкие пальцы долго искали друг друга. Лина крепко сцепила руки, благодарная Олсену, что он не подгоняет и терпеливо ждёт. Подняв лицо, она посмотрела в полуприкрытые тяжёлыми веками глаза:
– Ян, однажды вы предложили помощь, если я решу организовать выставку.
– Да, это так.
– Я раньше никому не показывала эти работы и не планировала показывать. Но, передумала.
Осторожно приставив картину к другим, она поднялась. Ноги покалывали от долгого сидения в неудобном положении, но Лина не обращала внимание. Отряхнув джинсы, она выпрямилась:
– Хочу выставить их. Это должна быть чертовски громкая выставка, о которой узнает каждая крыса в метро и каждый чиновник в кабинете. Выставка, посвящённая людям – таким как я или вы, только за колючей проволокой обстоятельств.
Обхватив плечи, Лина ходила по комнате, хотелось выговориться: рассказать о том, что отравляло столько вечеров и не давало спать ночами. Монументальная фигура делала мастерскую меньше, лишала мистической тональности и придавала уверенности. Казалось, Ян поймёт, а если нет, то Лина надеялась – к разочарованиям у неё выработался иммунитет, по крайней мере, рассчитывала, что отказ не слишком её доконает.
– Мы должны о них помнить. Помнить каждый день, понимаете? Прекратить делать вид, что не знаем о параллельном мире, где люди мрут как мухи. Ведь этот мир не на другой планете – он рядом! Вы когда-нибудь спускались в метро?
– Бывало, – бесстрастно кивнул Ян.
– Отлично! Спуститесь снова и поезжайте в метро дальше своей станции или сверните в глухой переулок в сердце Даунтауна, здесь, в Нью-Йорке или в Лондоне, да везде!
Лина смолкла, не понимая, почему нападает на Яна. В чем обвиняет его? Глубоко вздохнув, она повела рукой в растерянном жесте:
– Достаточно обернуться вокруг и обратить внимание, чтобы спасти чью-то душу. Цена жизни порой до смешного мала: сотня баксов, новые документы или всего-навсего возможность работать. Если у тебя ничего и никого нет, то рано или поздно улица становиться и семьей и домом. И вовсе не вопрос нравственности проституция, а вопрос элементарного выживания. Но, как любят муссировать эту тему наши модные ток-шоу! Забивают глупой болтологией дорогой эфир. Мы должны, наконец, осознать, что делаем рейтинги на горе. Господи, страшно подумать, сколько миллионов крутиться на крови!
Кулаки конвульсивно сжались, Лина опустила голову, заскорузлая боль давила на плечи, заставляя горбить спину.
– Мы не хотим видеть, – она покачала головой. – Предпочитаем не вникать. Боимся, что зараза перекинется и грязь налипнет на подошвы дорогих туфель – замарает нас, принизит. А ведь грязь не там – она внутри. И... я боюсь, что перестаю видеть. Начинаю забывать, как и все...