Ни сам Николай II, ни его дядя не сочли нужным объявить траур. После того как поле очистили от трупов - хоронили на близлежащем Ваганьковском кладбище, - празднование по случаю коронации продолжилось, а на месте, где еще несколько часов назад среди гор из тел погибших москвичей стонали чудом уцелевшие люди, состоялся концерт. Царя приветствовали исполнением гимнов.

«Пир во время чумы» продолжился на приеме в Кремлевском дворце, на котором многочисленные придворные произносили льстивые речи о начале новой эпохи династии Романовых. Собравшиеся на торжество царские вельможи, иностранные дипломаты не слышали стонов умирающих в московских больницах людей. Конечно, осиротевшим семьям кое-чем помогли, одарив сотней-другой царских ассигнаций. Тем же, кто оставался в больницах, разослали по бутылке мадеры, из числа не выпитых на коронационном банкете. Так или иначе, на пожертвованиях императорская семья не обеднела - на коронацию казенных денег ушло куда больше.

Следствие признало виновными в трагедии московских полицейских, обер-полицмейстера и еще нескольких чиновников уволили. Самого же Сергея Александровича царь повысил, назначив еще и командующим войсками Московского военного округа.

1 января 1905 года великий князь перестал быть московским генерал-губернатором, а через месяц с небольшим грянуло возмездие. К смерти его приговорили наиболее радикальные представители российской оппозиции в отместку за Кровавое воскресенье, 9 января 1905 года, когда мирная манифестация была расстреляна войсками петербургского гарнизона.

Вот что писал один из свидетелей покушения на Сергея Александровича: «Без десяти минут в три... я взглянул в окно и увидел следующее. К Никольским воротам подъезжал на карете великий князь. а навстречу карете, но по тротуару шел какой-то человек с черными усами, одетый в суконную поддевку, черную шапку. На вид ему было лет около 30. Сначала он шел по тротуару, а потом при приближении кареты сошел на мостовую. Когда карета проехала мимо него, он быстро обернулся, выхватил из-под полы какой-то предмет, завернутый во что-то черное, и с силой бросил его в зад кареты. Блеснул огонь, в котором скрылась карета, послышался страшный, оглушительный удар, и я отлетел от окна вглубь комнаты сажени на четыре и упал на пол. Задребезжали и посыпались стекла. Когда я встал и подошел к окну, то мне представилась следующая картина.

Прямо против окна лежала какая-то груда. Снег был обрызган. Были разбросаны части рук великого князя и одна уцелевшая нога. Тут же лежала ось кареты и два колеса. Кучер, доехав до решетки, идущей от ворот до суда, здесь упал. Но потом поднялся, встал и оперся головой о решетку. В таком виде он был посажен, минут пять спустя, на извозчика и отвезен [в больницу]».