Такие дела. Сестрички, а не подружки.

— На побережье много людей, — говорит. — Море контролируют военные. Мы пошли… туда… в тот…

Томка им:

— В лес?

А Ленка:

— В лес, — по-русски. И повторила. — Лес. Лес. Лес — очень страшно.

А Томка им, грустно так:

— На что же вы надеялись? На военной базе или в лагере для военнопленных — или где вас там держали — вам наверняка было безопаснее. И домой бы вас вернули, когда война кончится. А так — вот о чём вы думали? Вы же могли погибнуть!

Шельмочки переглянулись — и их мордашки снова окаменели. Не знаю, как по-другому это описать: реально будто в каменные маски превратились, как там, у антенны.

И Оля тихо-тихо, еле-еле слышно сказала:

— Хочу жить вместе со своим бельком. Или умереть вместе со своим бельком.

Томка ей говорит:

— Так и жила бы. Кто бы стал трогать твоего белька… ребёнка, да? Белёк — там? — и показала на живот ей.

Оля сжалась в комок, прямо свернулась внутрь себя, обхватила живот руками, ничего не сказала. Зато Ленка Томке взглянула прямо в лицо:

— Люди забрали бы. Люди убили бы. Люди забрали двух моих бельков. Люди вынимали бельков изнутри. Лучше умереть… там, где лес.

Томка только ахнула. А Танюха смотрит во все глаза, губы белые — и повторяет:

— Быть не может. Просто быть не может.

Ленка её взглядом полоснула, как ножом — наши девчонки в таком возрасте так не могут:

— Так бывает. Только так и бывает. Ты не знаешь, — и посмотрела на меня. — Скажи, тот… маленький… у большого… у которого на голове — так… что ты будешь с ним делать?

И показывает рога пальцами.