Маруф приблизился к одному из кувшинов, приоткрыл крышку, понюхал и сунул в кувшин палец.

– Ты чего, козлиная твоя морда, оборзел? – набычился Хасан.

– Не понял, – в недоумении уставился на него Маруф, облизывая палец.

– Куда ты грязные пальцы суешь? Сначала ковыряет ими неизвестно где, а потом сует в кувшин! Кто у меня потом купит порченный товар?

– Но как я тогда проверю, что это именно подсолнечное масло? – развел руками Маруф.

– Ложечку надо иметь, морда некультурная!

– Ложечка? – лупнул глазами Маруф. – Что такое ложечка?

– Проехали, – только и махнул рукой Хасан.

– Кто? – огляделся по сторонам Маруф, но поблизости никого не было.

– Что – кто? – теперь пришла очередь растеряться Хасану.

– Проехал кто, спрашиваю?

– Забудь. С тебя, кстати, золотой. За порчу товара.

– Да вы что! – оторопел Маруф, но на всякий случай отодвинулся от кувшинов. Такой въедливый пройдоха, как купец Хасан, ему еще ни разу не попадался.

– У меня есть свидетели, – кивнул одноглазый в сторону начинающих косеть стражников.

– Э-э… – Маруф почесал в затылке грифелем.

– Ты не чешись, а вычитай. И поторопись: время – деньги!

– Ладно! – согласился после долгих колебаний Маруф. Он все равно обдерет этого нахального купца. Сборщик налогов сделал очередную пометку на своей дощечке. – Минус один золотой. Двадцать кувшинов с подсолнечным маслом – это будет тридцать золотых, – объявил он.

– Ты чего, оборзел, фраер? – подбоченился Хасан.

– Не понял, – вновь похлопал весьма честными глазами Маруф. – Что-то не так? Полтора динара за кувшин, – еще раз сверился он с бумагой. – Получается тридцать!

– Дай сюда! – Хасан выхватил из рук остолбеневшего сборщика налогов бумагу и передал ее мавру. – Проверь!