– Не будет никакой экспертизы, – заверил его Фрост. Ему все больше и больше нравился этот дядька. – Опишем все, как было, кроме Чужого против Хищника.

– Это хорошо. Молодцы! – В голосе Самохина послышалось облегчение. – Но ты, Мирослава… Сергеевна, расскажешь мне во всех подробностях, что за дневник там такой! Откуда дневник? Что в нем написано? Почему ты не удивилась ни Чужому, ни Хищнику? Ты ж не удивилась! И не спорь со мной!

– Я не удивилась. Я дам вам прочесть этот дневник. Если хотите.

– Еще как хочу! А еще я хочу знать, откуда он у тебя. Потому что, видишь ли, означенный дневник тринадцать лет назад был похищен у одного чернокаменского коллекционера. Там похищен, тут всплыл. Нет, я понимаю, что это не твоих рук дело, но жажду подробностей.

– Я тоже жажду подробностей, – сказала Мирослава очень тихо. – Я хочу все знать про… – она запнулась, а потом решительно продолжила: – Про дядю Митю!

– Сделаю, – пообещал Самохин. – Вот разберемся с этим всем и поговорим. А пока…

Его последние слова потонули в громовых раскатах, и тут же небеса разверзлись, обрушивая на их головы холодный сентябрьский ливень.

Из оврага они кое-как выбрались, спрятались от дождя под старой липой, но лишь затем, чтобы Самохин успел сделать несколько телефонных звонков. Наверное, благодаря этим звонкам в Горисветово их уже ждали. Щупленький, насквозь промокший полицейский стоял у калитки. Самохин тут же сдал ему Лисапету, а сам перехватил у Артёма Василису и порысил к дому. Перед домом, несмотря на глухую ночь и ливень, царила суета. Туда-сюда сновали люди в форме и в штатском. Разрывали темноту сполохами синего и красного полицейские мигалки. У крыльца стояла машина «Скорой помощи». К ней и бросился Самохин первым делом. Он передал девочку выпрыгнувшему из «Скорой» врачу, прокричал что-то тому на ухо, указал куда-то в темноту аллеи. Наверное, предупредил, что есть еще одна пострадавшая. Фрост смог расслышать только одно слово «огнестрел».

Про них с Мирославой словно бы забыли. А может, и забыли. Людям в усадьбе было не до того. Эксперты, поругиваясь и матерясь, натягивали тент над лежащими на земле обугленными телами, пытались сохранить в неприкосновенности место преступления. Пожар на башне уже погас. То ли сам погас, то ли загасили. Фросту было неинтересно разбираться. Он подошел к стоящей под дождем Мирославе, обнял за плечи, притянул к себе, шепнул в ухо:

– Мира, тебе нужно показаться врачу. У тебя ожоги.

Кажется, она его даже не услышала, она стояла спиной к Свечной башне, всматривалась в клубящуюся в парке тьму. Фрост тоже посмотрел.