– Ну, если ж ты не уберег, товарищ начальник… – Дядя Митя усмехнулся и тут же зашелся тяжелым, кровавым кашлем.

– Как выбрался-то?! Дай, гляну! – Самохин рванул полы его ветровки с такой силой, что в стороны брызнули пуговицы. – Что ж тебе в тепле не сиделось?! Что ж мне с вами всеми делать такими… спасителями!

– Пусти… – прохрипел дядя Митя. – Помираю… Миру дай. Мира?! – Его взгляд сделался одновременно мутным и ищущим. – Мира, сказать должен… Облегчить душу…

– Я здесь! – Мирослава подсунула ладони под его затылок. – Не умирай! Не надо… Дядя Митя, ну хватит уже… – Ее слов было не разобрать из-за рыданий.

– Виноват… Бес попутал… Беса убил… а он вот меня… попутал. – А голос дяди Мити просто был слаб. Он сбивался, хрипел, спешил то ли объясниться, то ли покаяться перед смертью. – Затмение какое-то… Не знаю, что нашло… Не хотел я… сопротивлялся… А ты все смотрела и смотрела… – Обрывки слов снова сменил сиплый кашель. – А я поделать с собой ничего не мог… Смог, только когда понял, что натворил…

– Дядя Митя, не надо! Молчи, береги силы! Тёма, Тёмочка, что нам делать с ним? Где «Скорая»?

– Никогда себе простить не мог… Думал, вспомнишь – покаюсь и сяду… А ты все не вспоминала… А я душой, сердцем прикипал все сильнее… Виноват… Ты прости меня, девочка…

– Эй, Елагин! – Самохин едва ли не за шкирку тащил от него вырывающуюся Мирославу, голос его был тихий, заговорщицкий, такой, что слышать его мог только дядя Митя и они с Мирославой. – Ты покайся, одно скажи – Разумовского ты?

– Я. – Он даже кивнуть попытался. Не вышло.

– А за что?

– За то, что он детей… тех детей… Я сначала просто подозревал, а потом свечи у него нашел… в тайнике. Там тайник есть в башне, товарищ следователь.

– Потом! – Самохин спешил, чуял хитрый лис, что время на исходе. – Про тайник потом скажешь, про Разумовского давай!

– Он сам сознался… – дядя Митя закрыл глаза. Лицо его заливала восковая бледность, а со стороны дома к ним уже бежали медики… – Вот тогда я его и того… – Глаза открылись, взгляд был ясный и твердый. И голос сделался твердый. Последний рывок. – Это я его задушил. Задушил и утопил. А Мира увидела. А меня накрыло. Словно прямо в голове чей-то голос. Убей, придуши! Сначала ее, а потом можешь и сам… Вот прямо в омут с головой… Так хорошо тебе будет, так сладко, Митенька…

– Вот так, значит… – Самохин уступил место подбежавшему врачу, снова потянул Мирославу за шкирку, крикнул Фросту: – Забери ее!

Фрост и забрал, подхватил воющую Мирославу под мышки, потащил прочь, не под навес, а под старую липу. Прижал к себе, не позволяя шелохнуться.