20 декабря.
20 декабря.
Сейчас утро, половина девятого, и я пишу дневник. Надо было бы вчера вечером, но так устала, что приняла ванну и пошла спать, а сегодня поднялась рано, чтобы все записать, пока не забыла.
Сейчас утро, половина девятого, и я пишу дневник. Надо было бы вчера вечером, но так устала, что приняла ванну и пошла спать, а сегодня поднялась рано, чтобы все записать, пока не забыла.
Вчера было здорово. К Кеннеди мы пошли пешком, потому что Оскар не захотел ехать в автомобиле в такой снегопад. Раньше я только на открытках видела столько снега. Мы выбрали самый короткий путь и дошли быстро. Отец Рори, Питер Кеннеди, — священник, и у них большой старый дом, вроде нашего, но полностью меблированный и забитый множеством вещей.
Вчера было здорово. К Кеннеди мы пошли пешком, потому что Оскар не захотел ехать в автомобиле в такой снегопад. Раньше я только на открытках видела столько снега. Мы выбрали самый короткий путь и дошли быстро. Отец Рори, Питер Кеннеди, — священник, и у них большой старый дом, вроде нашего, но полностью меблированный и забитый множеством вещей.
Кэрри с нами не пошла из-за простуды. Когда мы появились, все уже были в сборе. Нас познакомили. Миссис Кеннеди зовут Табита, она очень милая, молодо выглядит и вообще необыкновенная. Рори сказал, что она преподает живопись в школе. Взрослые остались в гостиной, а мы пошли в кухню. Здесь уже сидели три мальчика, школьные друзья Рори, и Клодэг, сестра Рори, ей двенадцать лет, она тощая, живая, с ярко-голубыми глазами и светлыми косичками. Мы сидели, пили кока-колу, и Клодэг вовсю кокетничала. Стол был накрыт, мы съели салаты, гору макарон с сыром, пили чай с бутербродами, а потом ели шоколадный кекс с фруктами и мороженое. Когда покончили с едой, пошли в школу, это примерно в полумиле от дома. Школа старая, но вокруг нее много новых построек, в том числе гимнастический зал. Тут его называют актовым залом, но он и гимнастический тоже. В школе мы застали много детей всех возрастов — от семи лет до совсем взрослых. Директора школы зовут Макинтош Макинтош, за глаза все называют его «Плащ», и он, спорю, об этом знает. Он очень молодой и симпатичный. В одном конце зала сцена и на ней оркестр — аккордеонист, барабанщик и скрипач. Стоял ужасный шум, все бесились как черти, а потом мистер Макинтош, совсем не повышая голоса, сказал, чтобы мы успокоились, и сразу наступила тишина. Он сказал, что пора начинать, и мы приготовились плясать «Обдери иву», такой быстрый шотландский танец, совсем не трудный для малышей и таких, как я, которые только учатся.