Рональд Валентайн, главный государственный защитник от округа Уэйн и друг доктора Крауса, нанял этого психиатра, чтобы оценить возможность психиатрической защиты обвиняемого в деле об убийстве Элизабет Гибсон. (Дела об остальных десяти убийствах рассматривались в суде округа Монро в Рочестере.) Краус часто давал показания в качестве судебного психиатра, интерпретируя душевное состояние обвиняемого для судьи или присяжных.

– Адвокаты защиты, такие как Рон, всегда надеются, что вы согласитесь с тем, что у их клиентов психические проблемы, – объяснял доктор Краус. – Меньше всего им нужен диагноз «социопатия». Люди с таким диагнозом могут быть огромной проблемой для общества, но юридически они не являются сумасшедшими. Когда этот вопрос впервые возник между мной и Роном, я сказал ему: «Если ты хочешь услышать другое мнение, обратись к другому психиатру. Я не могу назвать социопатическим поведение, которое таковым не является». Что ж, Рон – человек здравомыслящий, и он принимал мой подход в течение пятнадцати лет. В деле Шоукросса он был очень конкретен. Он сказал: «Дик, я не хочу, чтобы ты сразу ставил диагноз. Только не говори мне, что он антисоциальный тип, – мы это уже знаем. Сохраняй непредвзятость. Отступи и послушай его. Социопат он или нет, не так важно, скажи мне, почему этот парень стал серийным убийцей». Эта задача стояла передо мной с самого начала.

2.

Определить профессию Ричарда Крауса по его речи или внешности не так-то просто. Этот неприхотливый человек со взрывным смехом, характерным для комической оперы, избегал профессионального жаргона, а такие слова, как «гебефреник» и «неврастеник», использовал только в случае крайней необходимости. Высоко ценя терпение и скрупулезность, он отличался чрезмерно развитым любопытством, нередко отвлекавшим его на трудоемкие проекты.

У Крауса был средний рост, редеющие темные волосы, живые темно-карие глаза, орлиный нос, эффектные черные усы, мягкий басовитый голос и склонность прочищать горло короткими хрипловатыми прокашливаниями. Лицо его обычно проглядывало сквозь серебристо-серые струйки дыма от ментоловых сигарет «Силва Тинс». В одежде он предпочитал темные костюмы и консервативные галстуки, характерные для представителей его профессии, но выглядевшие так, словно их выбрали по старомодным каталогам «Орвис» или «Л. Л. Бин». Свободное время он посвящал занятиям вполне предсказуемым и не блещущим оригинальностью: летом копался в саду своего сельского дома, плавал в крытом бассейне или возился со своим крепким золотистым лабрадором по кличке Генерал Борегар. Зимой он рубил дрова и виртуозно управлялся со снегоуборочной машиной. Он был разведенным отцом шестерых детей и расслаблялся, играя Скотта Джоплина и Шопена на старом рояле, занимающем центральное место в большой барочной гостиной, где хозяйничала его восьмидесятисемилетняя мать, пытавшаяся защитить своего сверхзанятого сына от поздних посетителей короткими фразами со шварцвальдским акцентом: «Извините. Доктора нет дома».