Доктор вспомнил, что в отчетах говорилось другое: программа групповой терапии для ветеранов ему надоела, он посетил около трети сеансов и почти не принимал участия в остальных. Как будто поняв, что требуется объяснение, Шоукросс добавил:
– Я был там единственным, кто сидел за убийство девочки и мальчика. Другие ребята много болтали, а я по большей части отмалчивался.
«Если ты по большей части отмалчивался, – подумал Краус, – то как же, черт возьми, они тебе помогли?» Еще одно противоречие. Не было никаких сомнений, что этот человек творчески переосмысливал свой жизненный материал. И все же… в его реакциях и стиле поведения присутствовали элементы искренности.
На протяжении всего долгого интервью психиатр время от времени замечал признаки теплых чувств, о которых говорилось в предыдущих отчетах. Голос заключенного звучал мягко и безобидно, когда он, откинувшись на спинку стула, складывал руки на животе. Время от времени в его речах мелькали искорки юмора.
Однако непринужденные манеры исчезали, когда интервью шло не по его плану. Если вопросы задевали за живое, то зрачки его сужались, лицевые мышцы начинали подергиваться, речь становилась грубой. Иногда он упирался ногами в пол и наклонялся вперед, словно готовясь к прыжку. Когда его попросили объяснить противоречие в представленной им версии убийства Гибсон, он огрызнулся:
– Какого хера, вы забыли, что я сказал?
Самообладание вернулось через несколько напряженных секунд.
– Когда копы надо мной подшучивают, – объяснил он, – у меня начинается паранойя. Не выношу, когда бьют с обеих сторон.
«Да, – сказал себе Краус, – и иногда это заставляет тебя убивать». Существует такой общий термин – «плохой контроль над импульсами». Этот человек явно не мог справиться со своими эмоциями. И снова вопрос – почему. Откуда эта вспыльчивость? После четырех часов бесед психиатр все еще не имел ни малейшего представления об этом.
Время от времени проявлялись признаки того, что убийца соответствует классическому профилю социопата по крайней мере в том, что касается отсутствия угрызений совести или чувства вины. Он рассказал, как после убийства Элизабет Гибсон заглянул в «Данкин Донатс» – «зашел, взял чашку кофе и два пончика».
– И о чем же вы там говорили? – спросил Краус.
– Ни о чем особенном.