Холл, куда мы вышли, оказался мрачным, серым и мраморно-холодным, как морг. В нем никто не сидел. Ни охранника, ни столика администратора. Только красная дорожка и огромные, украшенные новогодними хвойными ветками и пуговицами деревянные часы напротив входа, наподобие тех, что ставят в парках. Я хотела спросить, что это за место, но потом вспомнила, что Яна велела молчать, и лишь озиралась.

За большими панорамными окнами стояла непроглядная темнота, но чувствовалось, что уже утро. Я быстро направилась к широким дверям, торопясь поскорее выйти на улицу, но Яна поспешно схватила меня за руку и, покачав головой, потянула в другую сторону. Стоило мне только подумать, что за все время, пока мы шли, нам не встретилось ни одного человека, как с боковой лестницы послышались шаги. Аня быстро подошла к часам и, схватившись за стрелки, с усилием стала вращать длинную стрелку назад. На некоторое время шаги стихли, а потом вновь возобновились, но теперь уже удаляясь.

Яна нырнула за часы и вытащила оттуда инвалидную коляску, очень похожую на кресло Марго, усадила меня в нее и покатила по коридору. Аня шла сзади. Происходящее поражало, но если принимать в расчет версию, что я попала сюда, потому что сошла с ума, то списать все на мое больное воображение было не так трудно.

Мне чудилась женщина, идущая за нами по коридору. Она громко стучала каблуками, торопилась, стараясь догнать. Пахло лекарствами, химической кислотой и мамиными духами. Мы шли быстро. Кресло катилось бесшумно, близняшки скользили тенями вдоль стен. Я уже не знала, кто из них кто. Цвет волос у теней был неразличим. Я думала, что нас преследует Надя, но обернуться не получалось.

Где-то послышалась музыка, тишина рухнула и зазвенела осколками. Дестрой принимал новые формы. И вот я уже не в кресле, а на троне. На мне красная мантия. Кармическое правосудие и оплата по счетам. «Пуговицы» не отпускали. Спасти меня мог только нарисованный парень, разорвав картонные стены миров, я позвала его и стала ждать, но в этот момент мы приехали и остановились возле столика Людмилы. Она кормила рыбок и с удивлением замерла со сжатой рукой. Ее висячие сережки размеренно качались.

– Мы договаривались, – сказала Аня и высыпала перед ней на стол большую горсть пуговиц.

Людмила отряхнула руки, отчего создалось впечатление, будто она захлопала.

– Конечно-конечно! – Подставив жестяную коробку, она торопливо смахнула в нее пуговицы. – Можете выходить.

Стеклянные двери выхода медленно разъехались, и ледяной поток декабрьского холода ворвался в холл. Яна быстро вывезла меня наружу. А когда проезжали мимо бабушки с рыжим котиком, та помахала мне на прощание рукой.