– Все, я больше не могу. Давай просто сдадимся, и пусть нас заберут уже в полицию.

– Какое сдадимся? – Леша был красный, взмыленный и разгоряченный азартом погони. – Осталось всего ничего. Сейчас передохнем и сделаем последний рывок. А потом… потом поймаем тачку, домчимся до Тифа, и я напьюсь в хлам.

Он тоже лег на скамью.

– Только, может, перед уходом попрыгаем на батутах?

– Ты совсем ненормальный?

– Ну а чего? Рубашка все равно уже помялась.

Я лежала и улыбалась. Мне уже давно не было так легко. В голове ни единой мысли, ни страха или паники – только пульсирующие виски и беспечное детское «сейчас», почти такое же беззаботное и необъяснимое, как тогда в санях, когда чувствуешь жизнь не вокруг себя, а изнутри.

– Леш, скажи, а у тебя родители есть? – Я повернулась в его сторону.

Он неопределенно хмыкнул:

– Без родителей дети как бы не рождаются.

– И они живы?

– Когда я к тебе уходил, были живы.

– И они не в разводе? И никто никого не бросал?

– Насколько мне известно, нет. – Он приподнялся на локте.

– И тебя не наказывают, не бьют, мозг не выносят, отец не бухает и не унижает?

– С чего вдруг такие вопросы?

– Да так просто. Любопытно стало, откуда берутся такие счастливые люди, как ты.

– Во-первых, таких, как я, больше нет! – Он многозначительно помолчал. – А во‐вторых, не называй меня Лешей.

– Почему это?

– Леша – это так, для случайных, мимолетных, однодневных связей, а после того, что у нас сегодня было, – он нагло подмигнул, – можешь звать меня Лехой. Это такое секретное имя для своих.