Вереница прибывающих не останавливается. Люди идут и идут. Мы аплодируем и поздравляем – ведь им было намного тяжелее, чем нам. Мы мучились 12 часов, а они – 24. Браво!

Стоя на финише, видим, как к черте еле-еле идёт женщина солидного возраста. Видно, как ей тяжело. Она не улыбается, не смотрит на болельщиков, не реагирует на приветственные крики. Проходит мимо нас, еле дыша. Никаких эмоций, никакой слабины.

На финише ей вручают три полторашки воды. Но она настолько ушла в себя, что из-за этой воды растерялась. И без того еле стоит на ногах, а тут такая ноша. Мы с Пашей берём бутылки (её и ещё одной мадам), спрашиваем номера палаток и тащим воду по адресам.

На прощание я ещё раз желаю всего хорошего железной леди. Вдруг она начинает плакать… Я растерян, а она обнимает меня по-матерински. Я в ответ обнимаю её… И вдруг чувствую, что у меня самого слёзы на глазах. И так мы и стояли – она плакала, а я старался не плакать.

Не сразу понял, что со мной. И только чуть позже до меня дошло: я обнимал не постороннюю тётю, а свою маму, по которой очень скучал. Мамка всегда переживает, когда я отправляюсь куда-то. А тут пустыня, недельный ультрамарафон. У неё как раз день рождения в эти дни. Мама попросила только один подарок на свой день рождения – вернуться.

И пообещала мне не отмечать до тех пор, пока я не напишу, что жив и здоров, а финиш позади… Обнимая эту женщину, мысленно просил прощения у мамы, что заставляю её так тревожиться за меня, бестолкового.

Стырить чай у марроканцев ✓

Утерев сопли, вернулся к финишу, где меня уже ждал Пашка. Марокканцы продолжали глумиться и угощали одним глотком чая убитых финишёров.

Паша с жадностью смотрел на поднос, я-то сразу понял его взгляд.

Подошёл к палатке и взял стакан.

– Онли фор финишер!

– Итс нот фор ми, итс фор май френд, – гордо заявил я и отдал стакан другу. Пашка моментально опрокинул его в рот.

– Бери и помни.

Бедняга поперхнулся. А не надо расслабляться!