В одну из таких встреч Чернецов, выпачканный в глине, обросший и помятый, доложил мне об итогах работы по проделыванию проходов в заграждениях противника. Сделано было многое, и я, довольный этим, попенял Михаилу Николаевичу на то, что он за последнее время совсем извелся в заботах, даже вон бороду отпустил. Нельзя же так, нужно и дело делать, и о себе помнить: нам воевать еще долго. Под конец я посоветовал привести себя в порядок и поспать хотя бы несколько часов.

Выслушав эту сентенцию, Чернецов виновато потрогал колючую щетину на подбородке, счистил прутиком грязь, прилипшую к сапогам, и… пропустив мимо ушей мой совет, продолжал доклад, по привычке оговариваясь то и дело: «Эти данные я сейчас же уточню», «Туда я как раз собираюсь», «Это я возьму на себя» и т. д. Поняв, что сейчас инженера не оторвешь от работы даже в приказном порядке, я решил как-то иначе, но показать ему, что очень дорожу его знаниями, энергией, добросовестностью и, разумеется, здоровьем. И тут я вспомнил вдруг, что уже длительное время не представлял Михаила Николаевича к наградам, хотя он того, безусловно, заслуживал. Виной всему была не только моя забывчивость, но и необыкновенная скромность дивизионного инженера. Даже после завершения самого удачного боя он ухитрялся оставаться в тени в тот момент, когда отмечались заслуги каждого, кто отличился, писались многочисленные отчеты и реляции. Получалось так, словно все инженерное обеспечение прошедшего боя осуществлялось без участия майора Чернецова, — по крайней мере, сам он никогда о том не говорил и в отчетах себя не показывал.

Стесняясь открыто высказать свою симпатию к этому застенчивому человеку и столь ценимому мной специалисту, я грубовато объявил:

— Ну что ж, заканчивайте все свои дела разом, без передышки, а потом уже будем бриться и мыться, как это положено по русскому обычаю перед боем. И если не подорвете в нем стрелков на немецких минах, считайте, что реляцию на орден Красного Знамени я на вас уже подписал.

На щеках Чернецова вспыхнул мальчишеский румянец.

— Благодарю за высокую оценку моего труда, — негромко произнес он. — Только я и без того все сделаю, что потребуется. Я же не из-за награды стараюсь…

— Вы ее вполне заслужили, — ответил я, чтобы прекратить этот смущавший инженера разговор.

Судьбе, к несчастью, суждено было распорядиться иначе, чем я тогда предполагал. Михаил Николаевич не получил обещанной награды. Этому помешали трагические обстоятельства…

Как уже говорилось, все земляные и фортификационные работы, не требовавшие специальных знаний и навыков, выполнялись солдатами тех подразделений, на участках которых они производились. Саперы же занимались в оставшееся время самой тонкой и опасной работой — проделыванием проходов. В своих минных полях их расчистили за сутки до начала наступления, а у противника только в ночь накануне, чтобы он не заметил приготовлений к атаке и не всполошился. Под каждый проволочный забор немцев саперы подложили удлиненные заряды взрывчатки; их рвали обычно во время артиллерийской подготовки, чтобы замаскировать начало перехода в атаку. Каждый проход в заграждениях обозначили указками и показали командирам взводов, для которых они предназначались. Для пропуска артиллерии и транспорта через свои и вражеские траншеи было изготовлено большое количество перекидных мостков. Продвижение танков и САУ во время боя в глубине и закрепление захваченных рубежей должны были обеспечивать специальные группы саперов, приданные стрелковым батальонам и имевшие при себе взрывчатку и противотанковые мины. Действуя самостоятельно или совместно с артиллерийско-противотанковым резервом дивизии, они могли быстро преградить путь фашистским танкам, перешедшим в контратаку с любого направления, путем установки мин внаброс.