Почему, задал я себе вопрос, мы не можем принять идею своего исчезновения как естественный ход событий. Скажем, сейчас за окном идет снег, он белый, а ворона на старой березе черная. Все это не хорошо и не плохо. Так есть. Почему мы и собственную смерть не можем воспринять в естественной модальности – так есть, боги бессмертны, а люди смертны.

Что значит для человека помыслить свое исчезновение навсегда? Не осознавать ничего, не присутствовать в мире, не общаться ни с кем, ничего не переживать не, не, не. Но ведь когда мы спим, мы тоже не, не, не. Ничего подобного, – возразил я сам себе. Сплю я не вечно, а от силы 10–12 часов в сутки. К тому же сон мы воспринимаем как очищение, восстановление, а не как исчезновение. Интересно, что многие люди как бы вычеркивают сон из бытия, соединяя непрерывной линией только разорванные периоды бодрствования.

В отличие от сна смерть – это так сказать отрицательное бытие, именно не, не, не, при том, что я есть. Хотя я существую, но я не осознаю, не чувствую, не переживаю, не действую. Однако, что значит я есть, причем вечно, где я существую? В моем воображении, в знании. В знании и воображении мы живем вечно, а реально очень малый срок. Но что значит реально? Кто знает сколько я еще проживу – пять лет, десять, сто или вечно? Опять, это всего лишь знание, коллективный опыт людей к которому я почему то присоединяюсь. Могу и не присоединяться. Или не могу?

Но если присоединяюсь, если принимаю силлогизм "люди смертны, Сократ человек, следовательно Сократ смертен", то должен понимать, что когда я умру, то меня не будет и, следовательно, мое бытие ни в положительной ни в отрицательной форме существовать не может. Не будет меня в будущем никаким образом, поэтому и бояться нечего. Но будут, возразил я себе, мои близкие, другие люди, человечество. И мне, живущему здесь и сейчас не безразлично, как они будут жить. Если я человек, то должен быть проникнут заботой о качестве будущей жизни.

Страх перед смертью, перед исчезновением – это, вероятно, ловушка нашего сознания. Привыкнув жить в знании и воображении, которые вне-временны, мы продолжаем жить и тогда, когда нас уже нет. Это парадокс, но закономерный, обусловленный семиотической природой человеческого сознания. Вырваться из этого капкана – не просто, если невозможно вообще. Цена освобождения – отказ от личности. Да, я могу реально жить вечно, если поверю, что есть Бог, как вечная жизнь и любовь, и я после смерти с ним сольюсь. То есть откажусь от себя, от своей личности. Слившись с Богом, сорастворяясь в нем я не смогу уже сохранить свое я. Или все же смогу? Однако, сказал я себе, в Бога я не верю.