Вначале любовь полностью подчинялась родовым требованиям, а предмет влечения (она или он) понимались и воспринимались только как объекты. Потом в античности Платон и другие греческие мыслители конституировали любовь как путь личности и духовную работу, но при этом противопоставили любовь семье, браку, гигиене пола, наслаждению. Любовь была высвобождена из-под гнета рода, субъективизирована, но заплаченная цена оказалась слишком высокой – глубокий раздрай (раскол) личности. В средние века и в новое время шли напряженные поиски по преодолению этого раскола. Что, в конце концов, позволило к началу XIX века понять, что в подлинной любовь должны сходиться как устремления личности, стремящейся реализовать себя с помощью другого (что предполагает общение и заботу о другом), так и разнообразные желания и потребности человека, имеющего пол, стремящегося создать семью, иметь детей, получить в любви удовольствие и прочее.

Удалось создать культурные практики, в рамках которых новоевропейская личность могла реализовать себя в любви, не нанося вреда другим формам своей жизни, но, напротив, воплощая их. Приобщаясь к подлинной любви, человек рождался вторым рождением, отчасти преодолевал свой эгоизм, учился общению, создавал первое, самое маленькое общество. И при этом он оставался личностью. Другими словами, именно любовь является той исходной формой социальности, которая соразмерна личности, позволяя ей реализовать себя как социальное и культурное существо.

Но кризис нашей цивилизации в XX веке больно ударил по многим сторонам жизни человека, не исключая любви. Не только секс, сама культура, падая, увлекает за собой выстроенное с таким трудом «здание». Не случайно поэтому Светлана Неретина говорит о смерти культуры и необходимости критики культурного разума. На мой взгляд, настоятельно необходима и критика тех форм жизни и практик, начиная с секса, которые разрушают любовь, а вместе с ней то пространство бытия, в котором только и может существовать личность. Разрушение любви способствует превращению человека в объект (не только секса, но и общения), потери им социальных и культурных ориентиров, распадению самих основ социальности. Но занятие круговой обороны не является решением проблемы. В культуре идти можно только вперед. А это означает, что на рубеже XXI века мы должны в любви устанавливаться заново, сохранив ее как таковую, должны снова продумывать сущность любви, ее необходимость для человека и личности.

Идею любви-родственности (то есть ответственности за любимую, следование судьбе и прочее), которую сегодня обсуждают многие писатели, можно понять так. Даже, если романтическая любовь ушла, нужно постараться сохранить любовь, как условие сохранения себя в качестве личности и человека. Подобно Людмиле Улицкой я думаю, что сегодня трудно, невозможно быть счастливым, когда многие несчастны и сама жизнь пошатнулась. В отличие от А. Гидденса, истолковывающего любовь функционально и рационально, думаю, что подлинная любовь держится на идеальных и отчасти мистических представлениях.