Мачадо, видимо, считая, что штаб мировой революции может действовать автономно от правительства СССР, попробовал переломить ситуацию. Уехав из Москвы, он писал в ИККИ о трудностях, созданных революционному правительству Венесуэлы Народным комиссариатом иностранных дел СССР: «Никто и не думал, что меня примут на официальном уровне или что СССР немедленно признает представляемое мной Революционное правит-во. Речь шла исключительно о неофициальных переговорах о наших отношениях в будущем, когда у власти в Венесуэле будет Революционное правит-во, о возможности признания со стороны СССР и том моменте, когда можно будет публично сообщить о признании со стороны СССР так, чтобы этот факт не скомпрометировал официальную либеральную демократию, на которую нас вынудит в первые месяцы пребывания у власти империализм янки». Чрезвычайный посланник «революционного правительства» Венесуэлы был обескуражен обструкционистской позицией московских инстанций. Лидеры эмиграции явно исходили из того, что штаб мировой революции и «родина всех пролетариев мира» не могут не отреагировать положительно на мольбу о помощи. Поэтому Мачадо решил выдать желаемое за действительное и проинформировал де Леона о том, что отношение СССР дружеское, а признание состоится в должный момент[969].
Позицию НКИД и ИККИ не разделял Воог, находившийся в то время в Мехико. Уже после провала миссии Мачадо он обещал де Леону сообщить руководству Коминтерна о потребностях венесуэльских революционеров, но одновременно посоветовал тому самому съездить в Москву и лично рассказать о ситуации. По его оценке, «венесуэльские товарищи намного лучше организованы, чем те, кто руководят либеральным движением в Никарагуа, и их перспективы противостоять американской интервенции намного больше»[970]. Но мнение Воога не произвело впечатления в Москве. Высшие руководители Коминтерна и внешней политики СССР не изменили своего решения.
В конце 1926 г. в Москву поступила новая просьба о поддержке, на сей раз от ВРС. Президент союза Флорес Кабрера решил не продвигаться по инстанциям, а написал непосредственно генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину. Незадолго до появления письма в американской газете «New York Evening Enquirer» сообщалось о возможности пересмотра нефтяных концессий из-за болезни генерала Гомеса и о вероятном хаосе в связи с этим. Ф. Кабрера писал Сталину: «Вампиры из среды крупного капитала и нефтяные боровы обеспокоены: их гнилая игра — в центре внимания. Они корчатся и визжат, ибо не привыкли, чтобы им мешали. Они спрашивают: „Почему эти негодяи не занимаются своим делом?“. А мы не можем. Зловонный запах их ненасытности не позволяет нам дышать. Близится крах империалистического капитала в Венесуэле. Все нефтяные концессии были предоставлены непосредственно главой государства, а значит, они незаконны с точки зрения законодательства Венесуэлы и обязательно будут пересмотрены. Будет пересмотрено и многое другое. Боровы будут изгнаны. И в этот судный день Симон Боливар вернется в Каракас!» За пафосно-революционными фразами последовала конкретная просьба: ввиду грядущего в стране социально-политического катаклизма оказать прямую материальную поддержку ВРС как «непосредственному фактору этих перемен». Кабрера откровенно заявил: «Теперь, когда наша работа так необходима, мы ввиду катастрофической нехватки средств вынуждены прекратить деятельность. Мы совершенно уверены, что при наличии финансирования Венесуэльский Рабочий Союз смог бы вернуться в Венесуэлу, став столь же влиятельной силой, как мексиканская CROM [Мексиканская Региональная Рабочая конфедерация]. Вы помогаете китайцам бороться против окопавшихся европейских и американских империалистических капиталистов. Неужели мы, сыновья Боливара, не заслуживаем этого?»[971]