Благодаря тому, что папа был палубным матросом, он нанялся работать за проезд в Нью- Йорк на Мэри Дэа, и мы пересекли океан, что, конечно, было незаконным.

Мы ушли далеко в море, когда лихорадка забрала их всех. Мама сделала последний вдох в воскресенье. Из-за инфекции умерших сбрасывали в море, жестокое дело. Это повторялось изо дня в день. В пелене тумана она была выброшена за борт, как мешок с балластом, погрузившись в серо-зеленые гребни волн, которые бушевали, как ветер на ячменном поле.

Когда мальчики заболели и умерли, у меня уже не хватало сил, чтобы злиться на судьбу. Отец то впадал в лихорадочные сны, то выходил из них, и в конце концов он посмотрел на меня, назвал по имени и сказал, что я – сокровище, и пусть мир будет добр ко мне. И когда ревущий океан поглотил его, я была не просто сломлена изнутри, но и опустошена, словно из меня все вычерпали, оставив пустой сосуд.

И действительно, когда я стояла у судового поручня, появилась мысль, что я могу последовать за ними в мир иной, в рай, обещанный в нашем катехизисе. Прыжок в ледяную глубь, короткое и жесткое второе крещение, за которым последует благословенное помилование.

В тот момент огромная пустота предлагала больше счастья и утешения, чем перспектива остаться одной в странном новом мире. Я не могу описать горе, которое разрывало мою сущность, моя дорогая семья ушла навсегда. Больше никогда я не почувствую, как мамина рука гладит мою щеку, и не услышу, как отец насвистывает сквозь зубы, затачивая резец для работы. Никогда не услышу, как ссорятся и смеются мальчики.