— Храпела, еще как.

— Извини.

Сетчатая дверь со стуком затворяется: он уходит на крыльцо, к арахисовому маслу и джему. Мама говорит:

— Я же не по собственной прихоти храплю. Храп возникает сам по себе. Не думай, Гилберт, что мне нравится храпеть.

С крыльца раздается любовно-слащавое:

— Я не Гилберт. Я — Ларри.

— Неправда. Меня не обманешь. Тот из моих сыновей, которого ты назвал, приезжает только на день рождения моего малыша.

— Знаю. Потому я и приехал именно сегодня.

Мама говорит:

— Но у него день рождения в воскресенье, а сегодня, Эми, какой день?

— Пятница, мама.

— Вот так-то, понял, Гилберт? Маму не обманешь.

Пауза длиной в три-четыре секунды тянется целую вечность. Сетчатая дверь распахивается в очередной раз; подошвы Ларри шлепают по полу и двигаются в нашу с Эми сторону. Взволнованный, он отбрасывает солнечных зайчиков на кухонный потолок своей лысиной и уточняет:

— У него не сегодня рожденье?

Эми отрицательно мотает головой.

Ларри ищет подтверждения у меня:

— Это прикол у вас такой, да?

«Прикол у нас — это ты», — вертится у меня на языке.

— Ты приехал на два дня раньше, — говорит Эми.

Он улыбается, но не потому, что доволен.