Комиссия, созданная бюро ЦК КП Азербайджана для установления причин смерти Шихали Курбанова, подготовила свое заключение и 16 июня направила его в ЦК. В состав комиссии входили: Амиров А. Дж. (председатель), Таирова Т. А., Векилов Ф. М., Султанов А. А., Мирзазаде А. А., Топчибашев М. А., Гусейнов Дж. Ю., Эфендиев Э. М., Меликзаде П. А. После подробного исследования вопроса комиссия подтвердила заключение специалистов, проводивших 24 мая патологоанатомическую и судебно-медицинскую экспертизы, о том, что смерть Курбанова произошла в результате анафилактического шока[803]. При этом к документу прилагался отзыв одного из организаторов республиканской службы патологоанатомии, члена-корреспондента Академии наук Азербайджанской ССР Джалала Гусейнова, в котором обосновывался диагноз «анафилактический шок»[804]. В медицинском заключении, написанном 24 июня академиком Мустафой Топчибашевым, также указывалось на «анафилактический шок» как причину смерти Шихали Курбанова[805].

24 мая было распространено сообщение ЦК КП Азербайджана, Президиума Верховного Совета и Совета министров республики. В газетах публиковались некрологи и соболезнования от имени руководителей партии, правительства и государства, деятелей науки и искусства, представителей общественности. В официальном медицинском заключении о смерти Ш. К. Курбанова говорилось: «Шихали Курбан-оглы Курбанов страдал гранулематозным перидонтитом, от которого он лечился в больнице 4-го управления Министерства здравоохранения республики. Во время очередной процедуры, когда ему был введен стрептомицин, растворенный в новокаине, у Ш. К. Курбанова проявились признаки удушья и клиническое состояние анафилактического шока. Предпринятые реанимационные меры результата не дали. В результате анафилактического шока Ш. К. Курбанов скончался»[806]. 24 июня 1967 г. комиссия по установлению причин смерти Курбанова провела в ЦК КП Азербайджана совещание с врачами 4-го управления Министерства здравоохранения. На нем председательствовал заведующий отделом спорта и здравоохранения, кандидат медицинских наук Ариф Султанов. В начале совещания лечащий врач Алиага Ахмедов подробно изложил обстоятельства смерти Шихали Курбанова. Он сказал: «Больной лечился у нас в прошлом году в больнице 4-го управления. У больного было множество кариозных зубов. В процессе лечения у него было воспалительное явление. Мы ему вводили стрептомицин. Воспалительный процесс прошел. В связи с выездом в Москву он прекратил свое лечение. Неоднократно мы звонили ему и предупреждали, что лечение надо закончить именно зимой. Он все обещал, что придет»[807]. Переходя непосредственно ко дню происшествия Ахмедов продолжал: «В день смерти, рано утром, в 7 часов, жена Шихали Курбанова позвонила мне домой и сказала: у него болит зуб, до утра он не спал, я прошу оказать ему помощь. Я сказал – приду. Я со своим ассистентом пришел, посмотрел. У него в области пломбированного зуба имелась малая отечность. Тов. Курбанов сказал: “Я очень прошу, сделайте, чтобы эта отечность меня сегодня не беспокоила”. Я сказал, что надо ввести антибиотик. Он согласился. По этому поводу я позвонил главврачу в больницу, телефон не отвечал. Позвонил д-ру Исмаилову, телефон не отвечал. Это было 20 минут 9-го. Тогда я вновь позвонил в больницу. Подошел к телефону доктор Гаджиев. Я сказал, что у Шихали Курбановича усилился воспалительный процесс, ему надо ввести стрептомицин. Стрептомицин в прошлом году мы ему вводили. Стрептомицин менее опасен в осложнениях и более действенен при воспалительных процессах. Д-р Гаджиев сказал – хорошо. Я сказал, что поеду в больницу, а вы приезжайте. Я поехал в больницу. Д-р Гаджиев спросил – готово ли лекарство. Медсестра принесла два флакона – стрептомицин и пенициллин. До половины десятого мы ждали. В половине десятого у меня был экзамен, я сказал доктору, тот сказал – немного подождем. В этот момент пришла медсестра и сказала, что звонит Шихали Курбанович и спрашивает, там ли Ахмедов. Оказывается, он просто напутал. Ему сказали, что я дозвонился до главврача поликлиники, и он ждал меня там. Медсестра принесла шприц, еще теплый. Я набрал в присутствии доктора Гаджиева стрептомицин и, поскольку шприц был теплый, стряхнул его. Я набрал 100–120 тысяч стрептомицина, набрал мало, потому что это болезненно вводится, и ввел ему в переходную складку. Это делается на протяжении нескольких лет во всем Советском Союзе и во всем мире. Лечат и в холодном периоде, и в период воспаления. После этого я сказал – видите, совсем не больно. У него тут же появились позывы к рвоте. Я сказал, что это у него невосприимчивость к стрептомицину. И тут же крикнул: димедрол! Я сказал – Шихали Курбанович, встаньте, не бойтесь, вздохните. В это же время проходил зам. главврача больницы по хозяйственной части. Я сказал – быстро иди сюда. Мы Курбанова втроем держали под руки. Он сказал – задыхаюсь. Тогда мы его взяли и положили на диван. Тогда же сняли с него пиджак и начали делать массаж сердца. Тут же пришла медсестра, и сделали тут же кофеин. Принесли адреналин. Я должен был сделать адреналин в сердце, мне было неприятно и очень больно его колоть, я дал медсестре. Все пришли, собрались все врачи, пришел хирург, принесли мотор, отсасывали слюну. Он в течение двух минут потемнел. Ему сделали веносекцию, результатов не было. Примерно 20 кислородных подушек, массаж сердца, но, к сожалению, ничего не могли сделать. Приехал Фахри Мамедович и предложил позвать проф. Абдуллаева»[808].