Сколько благородства, убеждения в своей правоте, чувства ответственности перед Богом за свои поступки; сколько подлинного царственного величия, понимания своего долга, глубочайшей веры в принципы единственно нравственного образа правления — Самодержавия — было высказано Государем!

И каким жалким пошляком казался этот "брат" Рузский со своим убогим убеждением, что Русский Царь должен быть только декорацией, а все эти "лучезарные" проходимцы должны править нашей необъятной Родиной — Российской Империей, которую строили Великие Князья, Цари и Императоры! Наш бедный Государь должен был, наверно, чувствовать физическое отвращение и к этим словам, и к говорившему этот "демократический бред".

Но "Рузский возражал, спорил, доказывал и, наконец, после полутора часов получил от Государя соизволение на объявление через Родзянко, что Государь согласен на ответственное Министерство и предлагает ему формировать первый кабинет".^{377}

После этого Рузский получил из Ставки текст Манифеста, предложенный Алексеевым, принес его Государю, и этот текст был принят Государем без возражений. Государь только добавил, что Ему это решение очень тяжело, но раз этого требует благо России (так уверили его обманщики в Ставке и Пскове — В.К.), Он на это по чувству долга обязан согласиться. После этого Рузский с Даниловым отправились в город, чтобы быть в два с половиной часа ночи у аппарата для разговора с Родзянко.

Ни Ставка, ни Псков не знали, что Временный Комитет совершенно безсилен перед захватившим всю власть в свои руки Советом Рабочих и Солдатских депутатов. По этому поводу пишет Иван Солоневич:

"Генерал Алексеев ссылается на данные Родзянки. В распоряжении Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контр-разведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде — уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится".^{378}

Разговор Рузского с Родзянко начался только в три часа тридцать минут ночи на 2-ое марта. Когда разговор был окончательно передан в Ставку, там сразу решили, что отречение — единственный исход. Это видно из документа № 27. Вот этот документ. Вернее, преступление.

«У аппарата генерал Данилов.

Здравствуй Юрии Никифорович, у аппарата Лукомский.

Генерал Алексеев просит сейчас же доложить главнокомандующему, что необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить ему о разговоре генерала Рузского с Родзянко.