Как видим, даже те «легкие суда», которые, как писал неведомый исследователь, берут по 500 пудов груза вместо тысячи (см. выше, с. 317), дальше «Таловки» проходили плохо (вероятно, требовалась частичная перевалка в другие лодки). Поэтому оказалось легче и быстрее везти грузы лошадьми прямо отсюда, что Шпанберг в 1735 году и сделал [ВКЭ-2, с. 355]. Беда в том, что большинство лошадей гибло, а новых взять было негде. Видимо, для большей привлекательности своего варианта он занизил длину сухого пути (20 верст вместо реальных тридцати) и завысил время плавания (2 недели), но мог и спутать, поскольку писал, находясь в Усть-Куте на Лене. Однако успеха он не имел — нехватало лошадей. Словом, Юдомский Крест действительно был, по сути своей, крестом, тяжким для выживших и надмогильным для остальных.

Отмечу важный для позднесоветской власти факт: хотя приводимая карта (М 1:500 000) дает состояние местности на 1983 год, хотя на ней показаны даже отдельные нежилые избы, но нет ни радиорелейной станции (а она работала с 1974 по 2000 год и была объектом гражданской связи), ни поселка при ней. Нет их и на карте 1:200 000, хотя все карты этих масштабов были засекречены. Такие объекты видны со спутников и выдают себя сигналами, так что всеобщее сокрытие их проводилось отнюдь не от шпионов. Оно сужало возможности самодеятельных путешествий и давало заработок огромной массе «секретчиков». Заодно давало оно и пищу для подозрительности всех ко всем, в том числе для всегдашней российской боязни иностранцев, уже упомянутой в Очерке 1.

Боязнь иностранных агентов прочно утвердилась среди населения. Помню, приехавшая в 1969 году из Забайкалья жительница с увлечением рассказывала, как у них «поймали шпиона». Им был объявлен телеграфист, «вина» коего была в том, что он отморозил палец, а значит, решили власти, ходил в тайгу передавать ключом Морзе что-то секретное. «Секретом» же сочли месторождение меди Удокан. К тому времени оно было всем известно, полностью разведано, работ не велось, так что телеграфист ничего сообщить бы не мог. Единственный «секрет», состоявший в тогдашнем отказе от разработки, знали в Москве, но не в тайге. При всей нелепости данного обвинения, следует иметь в виду, что оно имело давнюю традицию. Вот хотя бы: обычное заполнение западным арктическим кораблем освободившегося трюма землей сообщалось в Москву в донесениях начала XVII века как опасный для России акт (РИБ, стл. 1054 и далее).

Недаром голландец Исаак Масса, известный нам из Очерка 1, признавался: