— Правда? Ты милый, — она вдруг коротко рассмеялась каким-то горько ироническим горловым смехом. И пошла к себе.
Взяв на кухне пачку «Явы», спички и пепельницу, Петя прошел в комнату Лины. Она уже лежала в постели, точнее, сидела в подушках, укрытая по пояс одеялом. При свете ночной лампы, находившейся за ее спиной на бельевике, он увидел, что Лина осталась в одной ночной сорочке, довольно просторной и прозрачной, с короткими рукавчиками, большим вырезом, сильно открывавшим ее крупную красивую грудь.
— Давай сюда, — она протянула свою смуглую полную руку, взяла пепельницу, поставила ее рядом с лампой. — А сам садись.
Петя присел на край постели, протянул ей пачку сигарет, зажег спичку. Лина привычно затянулась, стряхнула пепел, быстро набежавший на кончик белой сигаретной палочки.
— Ты сам закуришь?
— Ага.
Он закурил: Она взяла пепельницу и поставила на постель между ними. И лихорадочно заговорила:
— Я о Тимашеве… Ты можешь его понять? Ты же большой, ты же мужчина!.. Он же мне цветы носил. Еще в мою коммуналку. Вся комната была в цветах! Клялся, что цветами мой путь устелет. Я знаю, что я красивая, всегда знала, знала, что мужчины хотят меня, влюбляются в меня. И он любил. Вроде бы и сейчас любит! А сам!.. Я, Петька, ничего не понимаю. Почему он все время меня бросает? Почему? Может, оттого он ко мне не уходит, что я — квартеронка?! — она глуповато и напыщенно раздула ноздри. — Из-за несчастной этой четвертушки еврейской крови во мне?!
Вначале Пете эта речь, этот разговор напомнил недавнее его мучительство с Лизой. Он сам вроде бы был как Тимашев, уходил, а теперь вот должен выступать арбитром в таких же отношениях. В таких же — да не таких! — успел сообразить он, когда Лина своей фразой о четвертушке еврейской крови заставила его подумать, что хоть она страдает, но не очень умна, не то, что Лиза, которая и вправду страдает понапрасну, потому что даже не знает, любит ее Петя или нет. А Лина уверена, что Тимашев ее любит! Ей хорошо!
— Думаю, что не в этом дело! — поправила она сама себя, заметив, что Петя не подхватил ее реплики. — Хотя у нас в Архитектурном был один такой, который побоялся жениться на своей любовнице-еврейке, чтоб карьеру не испортить. Теперь из Штатов не вылезает, там его за прогрессиста считают. Я знаю, что Илья не такой! Тогда — почему?! Что его держит?! Жену он не любит. Сын уже взрослый. И она его не любит, эта его жена! Но это у нас так принято —