Глобочник создал дивизию ^,,Мертвая голова”. Люблин был средоточием деятельности по подготовке ”окончательного решения” еврейского вопроса. Когда через Альфреда Функа поступали указания от Гиммлера, Гейдриха и Эйхмана, приказы из Люблина становились обязательными для всей Польши.

В этом районе возникла целая сеть лагерей — трудовых, концентрационных, пересыльных. Шестьдесят тысяч евреев-военнопленных исчезли в этой прорве.

Различные планы то поступали в Люблин, то исходили оттуда, что указывало на некоторые колебания среди немцев. Поговаривали о том, что на люблинском плоскогорье будет устроена резервация для миллионов евреев. По другим слухам, существовал план высылки всех евреев на Мадагаскар. Об охранниках в лагерях Глобочника говорили такое, что при одном упоминании о них становилось жутко: Липово-7, Собибор, Хелмно, Белжец...

”Операция Рейнхард” началась весной 1942 года в Люблине. Евреев из тамошнего гетто, воспроизводившего в миниатюре Варшавское, вывезли в лагерь под названием Майданек, расположенный в Майдан-Тартарском предместье. Когда лагерь опустел, туда свезли остатки из других городов и лагерей вокруг Люблина, а потом добавили депортированных из других стран. Бесконечный живой поток вливался в ворота Майданека, но никто оттуда не выходил.

Что же происходило в Майданеке? Составляет ли ”Операция Рейнхард” часть того же плана, по которому теперь с Умшлагплаца из Варшавы ежедневно отправляются поезда? Верны ли предположения о существовании и другого Майданека, под Варшавой?

Андрей посмотрел на часы и увидел, что пришел рано. В конце бульвара видна была стена гетто. Он нашел свободную скамейку, раскрыл газету и вытянул ноги. Краковский бульвар кишел черными и грязно-коричневыми мундирами.

— Капитан Андровский!

Андрей взглянул поверх газеты и увидел лицо сержанта Стики. Стика сел рядом с ним, взволнованно пожимая ему руку.

— А я с самого рассвета жду вас возле почты напротив. Думал, вы приедете утренним поездом.

— Рад тебя видеть, Стика.

Стика внимательно оглядел своего капитана и чуть не расплакался. Для него Андрей Андровский всегда был образцом польского офицера, а теперь? Худой, измученный, сапоги стоптаны.

— Не забывай называть меня Яном.

Стика кивнул, шмыгнул носом и громко высморкался.

— Когда эта женщина нашла меня и сказала, что я вам нужен, я так обрадовался, как не радовался ни разу с начала войны.

— Мне повезло, что ты по-прежнему живешь в Люблине.

Стика что-то буркнул насчет судьбы.

— Я давно подумывал добраться до Армии Крайовой, — сказал он, — да все никак, то одно, то другое. Одну девушку я тут попортил, вот и пришлось пожениться. Девушка неплохая. Теперь трое детей у нас, о них думать надо. Работаю на зернохранилище — не сравнить со старыми, добрыми временами в армии, да что поделаешь, жаловаться не приходится. Много раз хотел с вами связаться, да не знал как. Два раза в Варшаву ездил, а там эта проклятая стена вокруг гетто...