Начав с восторженного описания природы, окружающей Флоренцию, и красоты ее зданий, он подчеркивает римское и республиканское происхождение города, причем именно последнее определяет его благоденствие. «Флорентийцы в высшей степени любят свободу и крайне враждебны тиранам. Я думаю, что Флоренция с того времени получила такую ненависть к учредителям императорской власти и нарушителям республики, что даже и теперь, как кажется, она не забыта, и если до сих пор остается или имя, или след их, то республика это презирает и ненавидит…»[367] В соответствии с таким взглядом Бруни восхваляет Римскую республику, всячески порицает Империю и не скупится на упреки Цезарю и Августу, губителям первой и создателям второй. Из этого же вытекает чрезвычайно высокая оценка конституции Флоренции, являющейся, по мнению Бруни, идеальным государством. В нем, пишет он, «во-первых, приложена всяческая забота, чтобы право считалось в государстве в высшей степени священным, без чего никакое государство не может существовать и даже называться таким именем; во-вторых, чтобы была свобода, существовать без которой этот народ никогда не считал возможным. К соединению законности и свободы, как некоему знамени или пристани, направляются все учреждения и мероприятия этой республики»[368].

Замечательное политическое устройство обеспечивает и пышный расцвет флорентийской культуры; язык, на котором здесь говорят, — чистейший и прекраснейший, на нем говорят все образованные люди;[369] истинные науки процветают только здесь[370].

Дополнением и как бы развитием «Похвале» служит небольшой, написанный на греческом языке трактат: «О политическом строе флорентийцев»[371]. В нем подробно описывается весь сложный и запутанный механизм управления республикой и указываются как его великие достоинства, так и немалые недостатки. В результате последних государство еще при жизни автора потеряло значительную часть своих демократических черт и ослабело политически. «Это государство, подобно другим, как я думаю, пережило некоторые перемены, то склоняясь более к толпе, то к знатным. В старину, когда народ имел обыкновение выходить с оружием в руках, сам вел войны и благодаря большой численности подчинил почти всех соседей, тогда сила государства более всего заключалась в толпе, и поэтому народ имел такой перевес, что устранил из управления почти всех знатных. С течением же времени военные дела стали исполняться обыкновенно наемными чужеземцами, тогда сила государства, как кажется, стала находиться не в толпе, а в знатных и самых богатых, а потому они много вносят в общее дело и более полезны советом, нежели оружием»[372].