По всему своему характеру проповеди Бернардино представляют ту народную струю в культуре Возрождения, которая нашла себе столь яркое выражение в новеллах Саккетти или стихах Пуччи. Это, возможно, отчасти вызвано тем, что дошли до нас его проповеди не в авторском тексте, а в записях одного из его восторженных поклонников и слушателей — сиенского стригальщика шерсти (
Почти стенографически точная запись неискушенного в литературных тонкостях, но наблюдательного и аккуратного человека из народа сохранила весь своеобразный аромат проповеди Бернардино. Когда читаешь эту запись, кажется, что стоишь в густой толпе народа, ловящей каждое слово, произносимое любимым учителем. А слова эти так просты и в то же время так необычны. Сплошь да рядом это даже не слова, а возгласы, звукоподражания, выразительные жесты. Постоянно встречаются такие, например, как: «Лишь только ты услышишь, что кто-нибудь говорит зло о людях, зажми себе нос, сделай вот так и скажи: "У! воняет!" Или: "Знаешь, как квакает лягушка? Она делает так: "ква, ква, ква!"»[426].
Проповедь превращается то в занимательный рассказ, то в театральную сценку, легко и непринужденно разыгрываемую актером-проповедником, который то импровизирует, немедленно реагируя на поведение окружающих, то по-своему пересказывает известную новеллу, то вступает в диалог с одним из слушателей.
«Эй, вон там, у фонтана, — вдруг восклицает он, прерывая ход проповеди, — что вы, на базар пришли? Убирайтесь в другое место для этого! Разве вы не слышите меня, вы — там у фонтана?». Или обращается к одной из слушательниц: «"Эй, ты, иди скорей, отыщи своего мужа… или позови его, я тебе говорю!" — "Да я его звала!" — "Я тебе говорю: Иди, позови его!" — "А если я потеряю свое место!" — "Нет, ты не потеряешь места. Иди. К тому же, еще много места". — "Хорошо, но мне не выйти…" — "Я тебе говорю: Иди и позови его… А! наконец-то!"»[427].
Слушатели, громадной толпой окружившие проповедника на городской площади, с радостью слышат из его уст известные с детства анекдоты и новеллы, вроде рассказа о монахах, старике и мальчике, и осле: «Один говорит так: "Бог мой! посмотри какая жестокость! Этот монашек идет пешком в такой грязи, а он едет верхом". Когда монах услышал эти слова, тотчас слез с осла и посадил на него мальчика. Пошли они дальше. Монах, погоняя осла, шел сзади него по грязи. Тогда другой говорит: "Бог мой! Посмотри на человеческую глупость — у них есть животное, а он, старик, идет пешком и позволяет ехать верхом этому мальчишке, которому были бы нипочем усталость и грязь. Подумай, каково его безумие. Ведь они могли бы вдвоем ехать на этом осле, если бы хотели, и было бы много лучше!" Тогда "святой отец" также влезает на осла и они едут дальше, но встречается еще один, который говорит: "Бог мой! Посмотри на этих — у них есть один осел и они оба влезли на него! Да уж мало они заботятся об ослике, не удивлюсь, если он подохнет". Услышав это, "святой отец" тотчас же слез и заставил слезть мальчишку и они пошли за ослом, покрикивая "арри ла". И когда прошли немного дальше, еще один сказал: "Бог мой' Посмотри каково безумие этих, у которых есть осел, а они идут пешком по такой грязи". Увидев это, "святой отец", который никак не мог поступить так, чтобы люди не ворчали, сказал мальчику: "Давай вернемся домой!"»[428].