— Шел бы, начальник. Мне эта «Триктрак» бабок немерено должна: я с них десять лимонов баксов получу — не меньше. Знаешь, сколько это в песо? Считать устанешь, сразу со своей кобылы слетишь.

— Вася, я один раз только прошу, а потом…

— Ты что, начальник, на пушку меня берешь? Я тебе не какой-то там Санчо с ранчо — контуженный паралитик от рождения. Ты меня уже достал! За десять лет пол-лимона баксов от меня получил — не меньше! Чего ты глазенками сверкаешь; еще не генерал, а смотришь как фельдмаршал. Нужны бабки — забирай то, что пока дают, и вали отсюда!

Так с Григоровым еще никто не говорил. Даже начальство в те далекие годы, когда он был молодым лейтенантом и тормозил на выходе из кабаков подвыпивших посетителей — единственный по тем временам приработок, не считая старух-цветочниц возле станции метро. Но теперь-то он без одной минуты генерал и позволить так разговаривать с собой какой-то шпане он не мог. А дурак Васька даже не догадывался, чем рискует.

— Значит так, — еле сдерживая ярость, выдавил из себя полковник, — ты оставляешь в покое «Три «К»-траст», возвращаешь фуры с вином, а я возвращаю тебе твое досье с твоими письменными показаниями. Ты понял?!

Вместо ответа Вася Толстый опять поднял кейс, сунул внутрь руку, но вытащил уже не пачку, а одну банкноту, скомкал ее. Причем, комкал долго.

— Ты не Полкан, ты Бобик! — сказал он и бросил в Григорова бумажным комком, — пшел отсюда!

Комок ударил полковника в щеку, отскочил и покатился к камину. Григоров побледнел: он ожидал чего угодно, но только не этого. Похлопал себя по боковому карману пиджака, как будто искал пачку сигарет, но потом быстро сунул руку за пазуху и выдернул оттуда пистолет. Опустил предохранитель.

— Дурак ты, Васька!

Вскинул руку и сразу выстрелил.

— Ох ты! — удивился огромный человек, поднимаясь.

Из раны под ключицей пульсирующим фонтанчиком вылетала кровь.

Григоров выстрелил еще раз и еще. Вася Толстый повалился на спину, а потом на пол, переворачивая кресло.

— Сам ты — Бобик, — произнес Григоров, сплевывая на пол, а затем с удивлением посмотрел на выставленную вперед дрожащую руку.

Он обогнул стол и подошел к лежащему на ковре Васе. Опустил вниз пистолет, направив его на голову своего осведомителя. Попытался нажать на курок, но пальцы не слушались.

— Ты и так уже труп, — произнес Григоров, успокаивая себя самого.

Он наклонился и поднял с ковра кейс, положил его на стол, открыл. Внутри были всего две пачки долларовых банкнот, несколько пачек рублей разного достоинства, деньги россыпью и золотые часы. Сунув пистолет в боковой карман, Григоров надел часы на запястье, вытянул руку перед собой и посмотрел на них. Они блестели, но браслет был велик и потому часы съехали набок.