К р и т и к (чуть не падает). Н-да… Но… ведь было, было… Впрочем… (Быстро делает несколько шажков вперед и останавливается.) Что? Дата на носу? Когда? Не ошибаюсь?

П и с а т е л ь. При чем тут дата? Я не юбилейщик! Речь о ком? Речь о поэте, который…

К р и т и к. Который, который… (Утверждаясь прочно.) Не поэт важен, а что из него проистекает.

П и с а т е л ь. Извольте, уточню. Блок и Февраль. Блок и Октябрь.

К р и т и к. Осторожно, вы сейчас упадете. Сколько мне известно, он сразу после Февральской революции…

П и с а т е л ь. Совершенно верно. Был привлечен к редактированию стенографических допросов бывших царских министров…

К р и т и к (нахмурившись). Доносы?

П и с а т е л ь. Не доносы, а допросы.

К р и т и к. Вот это хорошо.

П и с а т е л ь. Редактируя эти допросы, Александр Александрович с интересом вникал в тайны царского режима. Но между прочим, в этих его тетрадочках, где он отмечал свои впечатления, попадаются записи, так сказать, личного, интимного характера…

К р и т и к. Поэт всегда путаник. Не надо этого забывать. Все должно быть ясно, как дважды два четыре.

П и с а т е л ь. Не все же так! Тут дело посложней! Я был его первейшим другом. Что? Что? Он для меня как открытая книга! Эх, молодость! Сколь часто блуждали мы с ним по злачным местам Санкт-Петербурга, просыпаясь утром в опустевшей ресторации Сестрорецкого вокзала…

К р и т и к. Не надо.

П и с а т е л ь (озлившись). Полагаю, что моя опытность не позволит мне перешагнуть границы. Давайте спрыгнем с этой узкой стежки. Вот так!