Вряд ли когда бы то ни было чернью называлось простонародье. Разве только те, кто сам был достоин этой клички, применяли ее к простому народу. Пушкин разумел под именем черни приблизительно то же, что и мы… Чернь требует от поэта служения тому же, чему служит она: служения внешнему миру; она требует от него «пользы», как просто говорил Пушкин; требует, чтобы поэт «сметал сор с улиц», «просвещал сердца собратьев» и прочее. Однако дело поэта совершенно несоизмеримо с порядком внешнего мира. Задачи поэта, как принято у нас говорить, общекультурные; его дело — историческое. Не будем сегодня, в день, отданный памяти Пушкина, спорить о том, верно или неверно отделял Пушкин свободу, которую мы называем личной, от свободы, которую мы называем политической. Мы знаем, что он требовал «иной», «тайной» свободы. «Для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…»

Луч погас.

Г о л о с  и з  т е м н о т ы. Нечего прикрываться Пушкиным! Позор!

Е щ е  г о л о с. Ти-ше! Ти-ше!

Тишина воцарилась сразу. Прожектор снова высветил лицо Блока, но некоторое время он молчит.

Б л о к. Пушкин умер. Но «для мальчиков не умирают Позы», как сказал Шиллер. И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха.

Свет резко выключен, постепенно загораясь у рампы.

Появляется  Р е ж и с с е р.

Р е ж и с с е р. Эту свою сокровенную речь он произнес за полгода до смерти, одиннадцатого февраля тысяча девятьсот двадцать первого года в Петроградском Доме литераторов. Некоторые ученые по литературной части писали, что наступило-де в ту пору у него затемнение разума. Эка ведь, затемнение! Я видел, как, несмотря ни на что, несмотря на всех его поносителей, гром оваций потряс зал! Но он ушел с эстрады, никому не поклонившись… А летом, в Москве, состоялось его последнее публичное выступление. Мне не пришлось его слышать, но я знаю, он был тогда уже совсем слаб. Тут уж ничего не скажешь: его душа темнела, это правда — томили предчувствия…