На кухне трудится ее мать. По-моему, она постарела. В волосах прибавилось седины, плечи поникли. Платье повисло на ней как на вешалке, да и сама Лена исхудала так, что щеки ввалились. Ее лоб пересекла морщина, в углах губ залегли горькие складки. Не помню, чтобы я видела их раньше.

– Как вы? – спрашиваю я.

Женщины переглядываются. Мать Лены поворачивается к плите и кладет на сковороду картошку и бекон с небольшим кусочком масла.

– Да так, – отвечает Лена и тыльной стороной ладони вытирает лоб. – Справляемся.

Я киваю. Повисает неловкая пауза.

– Я подумала, может, ты сумеешь передать фрау Келлер сообщение. Кстати, – помешкав, добавляю я, – оно может и тебя заинтересовать. Это касается твоего мальчика.

Она быстро кивает:

– Да?

– Британцы берут к себе еврейских детей. Они будут жить в приемных семьях до тех пор, пока родители не смогут их забрать. Один мой знакомый берется организовать места в поезде. Это сложно, желающих очень много, но он не оставит попыток, пока не отправит детей Келлеров. Если хочешь, он и твоего мальчика тоже устроит.

Лена снова кивает:

– Я об этом слышала. Говорят, что один политик пытается пробить такую же программу в Америке. Если у него получится, то детей будут вывозить вдвое больше… – Ее лицо кривится от горя. – До чего мы дожили, что собственных детей приходится отправлять бог знает куда, к чужим людям?

Не знаю почему, но я вдруг беру ее за руки:

– Не оставляй надежды, Лена. Надо бороться всеми возможными способами.

Ее глаза наполняются слезами, и она отворачивается от меня.

– Мне пора, не то опоздаю в школу. Но я обязательно вернусь. Надеюсь, с хорошими новостями.

Когда я выхожу из кафе на улицу, на сердце у меня так легко, как не было уже много недель подряд. В школе улучу момент рассказать Эрне, что слышала про лейпцигские шайки. Герр Беккер решит, что с этим делать. Пусть и от меня будет прок. Небольшой, но все же.

В конце концов, не зря ведь говорят: знание – сила.

И я, улыбаясь своим мыслям, спешу к остановке трамвая.

1 марта 1939 года

1 марта 1939 года