Тошнота прошла. Совсем. Беспокоиться больше не о чем. К прекращению кровотечений могло привес ти сильное эмоциональное потрясение и горе. Я слышала, что такое бывает. Ну и что, без этих ежемесячных мучений даже легче жить.
Я собираюсь в школу, когда в коридоре начинает лаять Куши, приветствуя приход почтальона. Мама у себя в спальне. Удивительно, но она полностью одета. Впервые после смерти Карла она собирается выйти куда-то с самого утра. Когда я захожу к ней, она, сидя за туалетным столиком, заканчивает прическу.
– Доброе утро, мама, – здороваюсь я, не в силах скрыть удивление. – У тебя деловая встреча?
Она улыбается мне в зеркало:
– Пора мне уже собраться и вернуться к благотворительной работе. Нужда в детских домах острее с каждым днем… Сказать по правде, Хетти, мне ужасно страшно возвращаться к прежней жизни, но доктор говорит, что я должна пересилить себя, иначе болезнь навсегда останется со мной. А я совсем не хочу жить с ней дальше, – добавляет она с дрожью в голосе.
Я кладу руку ей на плечо и нежно его пожимаю:
– Наверное, доктор прав. Его уже ничем не вернуть. А он бы не хотел, чтобы ты, мама, была несчастна.
Она кивает и похлопывает меня по руке.
В дверь спальни стучат.
– Войдите, – отвечает мама, закрепляя шпилькой последнюю прядь на затылке и тщательно приглаживая ее.
Входит Вера.
– Письмо для фройляйн Герты, – говорит она, протягивая мне конверт.
Я сразу узнаю почерк Томаса.