– Что? Ты шутишь!

– Нет.

– Томас! Я, конечно, знаю, что он давно в тебя влюблен, но я даже не думала… нет, он славный и все такое, но, Хетти, ты же могла выбрать кого угодно.

– Он очень… убедителен. Он мне пишет. Иногда, по воскресеньям, мы с ним выгуливаем Куши. А еще он приглашает меня в кино.

– Только не говори мне, что у вас с ним что-нибудь было.

– Нет, ничего не было. Он, правда, пытался один раз, но я твердо дала ему понять, что надеяться ему не на что. Он пообещал впредь вести себя как джентльмен.

– Но, Хетти, если он тебе не нравится, скажи ему об этом.

– Да, я знаю. Когда придумаю как, то обязательно скажу.

– Не откладывай. Чем дольше будешь тянуть, тем тяжелее будет признаваться.

Надо бы рассказать ей о том, что мешает мне порвать с Томасом сразу, какую силу имеет он надо мной, но я молчу. Эрна скажет, что я неправильно веду себя с Томасом, что его надо уговорить, ведь он еще может внять голосу разума. Но я-то знаю: наши с Томасом отношения не имеют с разумом ничего общего. Если я объясню ему все как есть, он оскорбится, что я отказываю ему в том, в чем не отказала еврею. И не просто оскорбится, но взбесится и будет искать способ отомстить. И тогда его уже ничем не остановишь.

Я решаю переменить тему:

– Как там Киндертранспорт? Новости есть?

Лицо Эрны светлеет.

– Да, есть кое-что хорошее. Англичане подняли возраст детей с четырнадцати до шестнадцати лет, так что через несколько недель все кузены Вальтера смогут уехать вместе. – Ее улыбка гаснет. – Правда, есть и минус: огромная очередь. И американцы проголосовали против аналогичной программы. Кто-то из родственников президента Рузвельта и жена главы иммиграционной службы высказались так, что двадцать тысяч очаровательных ребятишек очень скоро превратятся в двадцать тысяч уродливых взрослых.

– Надо же было такое ляпнуть.

– Вот именно. Знаешь, Хетти, что я хотела тебе сказать. Мы очень мало что можем сделать, на большее у нас просто не хватает сил, поэтому не надо… очень уж втягиваться во все это.

– Почему? Ты же втянулась.

– Да, но только совсем чуть-чуть. Знаешь, шайки ведь разогнали, даже разгромили, вожаков посадили в тюрьму. Так что с каждым днем все становится страшнее и хуже.

Что-то во мне надламывается, когда я вспоминаю папины слова о шайках Лейпцига. Значит, мы бессильны.

– Да, знаю. Ты права.